Под сенью исполинов
Шрифт:
Экзотело раскрыли быстро. Только район повреждения никак не хотел поддаваться. Чтобы вытащить изувеченную ногу, Нечаеву пришлось действовать в качестве гидроножниц спасателей, с той лишь разницей, что требовалось не резать зажавший плоть материал, а аккуратно его разжимать, стараясь при этом не навредить ещё больше. Александр Александрович всё время оставался без сознания. Цвет лица красноречиво характеризовал его состояние.
Когда Подопригору уложили на реаниматор, и аппарат, повинуясь быстрым женским пальцам, начал первичный анализ состояния, Нечаев выдохнул.
–
Пострадавший коленный сустав выглядел жутко. Немного ниже исходил тёмной кровью двойной прокус по обеим сторонам голени: мандибулы твари расходились в стороны четырьмя клыками. Рана на плече тоже кровоточила, но оказалась в сущности пустяковой – оружие Саныч не смог поднять скорее из-за повреждения экзотела.
Как выволокли они раскуроченную «Осу», так и стояли бы в коридоре, буравя пересохшими глазами серые стены челнока, не призови их Иван с Бёрдом самих наконец вылезти из экзотел.
В арсенале дожидались Ганич и Трипольский. Они не моргая смотрели на покорёженную броню, волоком втащенную в отсек. Глубокие множественные рытвины были весьма красноречивы. Ганич бледнел. Трипольский никак не мог проглотить что-то.
Оставив «Осу» на растяжках, Нечаев не ожидал, что не устоит и упадёт обессиленно на пол. Все его мышцы тряслись, будто он только что на спор переплыл Ла-Манш. Но то была не усталость даже. Вернее, усталость не физическая.
Роман встретился взглядом с Павловым, тоже рухнувшим на четвереньки. Раскосые глаза на посеревшем, взмокшем лице взирали опасливо, виновато, загнанно.
Геолога вырвало.
Нечаев слишком часто пел свою боевую песенку, чтобы кого-то обвинять в трусости или ещё в чём-то подобном. Не единожды видел он в людских глазах ужас: корнями из подсознания, первобытный, парализующий, с которым Ординатор не мог совладать с первого раза. Однажды он сам испытал неодолимый ступор, забыв не то что как стрелять, а как дышать даже. Вот поэтому он молчал. И жалел. Жалел, что в этот раз вынужденно запел свою песенку слишком поздно.
– Зачем подали сигнал? – усаживаясь прямо на полу, разбито спросил Нечаев. Его почти физически душила мысль: там, на реаниматоре, лежит тяжело раненый Саныч.
– Я видел синтетика, товарищ майор, – пояснил Иванов. – У внешней переборки. Не выстрелил, потому что не сразу понял. Он что-то держал в руках. В руке. И у меня на глазах покинул челнок. Я же нашёл Бурова.
– Что с ним?
– Вика сказала – черепно-мозговая. Сотрясение, трещина лобовой кости. Вывих ключицы и плечевого. Досталось, короче. Но жив.
– Нихрена не понимаю! Где ты его нашёл?
– В генераторной.
– Он сам говорил что-нибудь?
– Нет. Ещё не приходил в сознание. Вика говорит, что с ним всё хорошо. Что лоб у Бурова крепче, чем у нас всех, вместе взятых…
– Синтетик что-то унёс, так? – Нечаева трясло. То ли от холода, то ли от горечи глупого, случайного поражения.
– Я не разглядел что именно. Думаю, капитан Буров скажет, когда очнётся, – Иванов говорил об инженере почти восхищённо.
– Как он попал внутрь?.. Вы что, не закрыли механический затвор?..
В голове Нечаева творилось черт-те что. Он изо всех сил сдерживался, чтобы как минимум не наговорить грубостей Бёрду, наверняка отлично знавшему о попытках Альянса самостоятельно освоить технологию «прыжка». Неудачных попытках. И этот синтетик – явление Христа народу! – который напал на Бурова. Как злой мальчишка, когда понимает, что кто-то умней его – бьёт, но опасливо, так и этот механизм отчего-то просто ограничился тумаками и кражей чего-то, вероятней всего из генераторной.
Простой синтетик точно совершил бы убийство. И не одно. Складывая оба эти факта, он начинал сомневаться в нерушимой уверенности Майкла касательно «человека Макленнора». Никто ведь не спрашивал американца – на кой он тут? Налаживать связи? Да не бередите мою печень, их и без космопроходцев налаживают!
Нечаев в итоге смолчал. Не время устраивать разбор полётов. Не сейчас.
Когда они смогли-таки подняться, Роман подошёл к Павлову и в двух словах, сухо, но искренне дал понять, что тот не виноват. В конце концов, он первым дал маху, случайно ранив командира. Возможно, не случись этого, тварь не сумела бы его достать…
Спустя два часа нервного ожидания Вика позвала в медблок его и Ренату – оставшихся в строю старших офицеров.
– Итак, – начала сосредоточено она. – Раны серьёзные. Пулевое в плечо – касательное, с ним всё быстро и просто. Теперь далее. На снимках видны повреждения позвоночника в районе таза. Будто его… его хотели сломать?
Голос Грау дрогнул. Роман сморщился, давая понять, чтобы она просто продолжала говорить – все объяснения позже.
– С ногой дела хуже. Я остановила кровотечение, ввела систему синтезатора крови. Сустав, если провести операцию, сохранится, но…
– Что – «но»?
Медик убрала с пострадавшей ноги Александра Александровича простынь. Рената охнула, прикрыв рукой рот. Роман сглотнул. Кожа ноги стала почти белой. Сухой и твёрдой. Как гипс.
– Я не знаю наверняка, что это. Очень похоже на окукливание. Реаниматор сообщает о необратимых деструктивных изменениях структуры мышечной ткани. Процесс удалось остановить неостероном в растворе эмины. И ещё. Кровь не распространяет катализатор этих изменений. Это очень необычно, но изменения тканей сугубо локальны…
– Ты сказала, что изменения, – Роман покосился на кое-где потрескавшуюся, шершавую поверхность, – необратимы… Хочешь сказать, что…
– То есть предстоит ампутация. Операцию следует провести как можно быстрее. Я ничего не знаю о причинах вот этого, – Грау указала ладонью на ногу. – Но совершенно точно, что двигательных функций икроножная мышца уже не сохранит. Да какие там функции, господи! Если бы не действие неостеронной инъекции, там вообще уже была бы белковая мешанина!
– Значит, его нужно возвращать, – волей-неволей Нечаев начинал принимать решения в качестве командира.