Под тремя башнями
Шрифт:
— Ну что, прочитал свою книжку?
— Прочитал.
Мирек улыбнулся и заглянул в зеркало, прикреплённое над рожком рукомойника. Улыбка у него была точь-в-точь как у матери. Хлопец строго поджал губы, немного повернувшись, придирчиво долго рассматривал своё отражение и только потом спросил:
— А что, мам, я на отца сильно похож?
— Похож… — Мать перестала улыбаться и насторожённо посмотрела на сына. — А ты чего вдруг спросил?
— Да так…
— А всё-таки? — Мать уловила в голосе сына
— Да просто дядька один сказал…
— Какой ещё дядька?
— Да мы на старое русло ездили лодкой, рыбу ловить, там дядьку через реку перевозили, а он посмотрел на меня и сказал, что похож.
— Всё может быть. — Мать начала нервно вытирать руки передником. — Может, какой лесник тебя помнит…
— Значит, похож, — удовлетворённо уточнил Мирек и отошел от зеркала.
— Похож. — Мать делано рассмеялась и поспешно отвернулась к плите.
Мирек хотел ещё что-то спросить, но в эту минуту в парадном коротко и неуверенно задребезжал звонок.
— Пойди открой. — Мать приподняла крышку на сковородке. — Это, наверное, соседка, она зайти хотела.
Но это была не соседка. Когда Мирек открыл дверь, он увидел, что перед крыльцом, переминаясь с ноги на ногу, торчит Сашка.
— Ты? — удивился Мирек. — Как нашёл?
— Так дядька, что мы на Старом русле перевозили, сказал — улица Уланская. Вот я и искал… — Сашка смущённо улыбнулся. — Только я стучал сначала, а потом увидал, что звонить можно.
— Можно, — рассмеялся Мирек. — Это звонок не электрический, а как на велосипеде, крутнёшь — и звонит.
— Я догадался. Только надпись какая-то странная.
— А то по-польски «Прошу кшенциць», — пояснил Мирек и, поняв, что Сашка, заявившийся без приглашения, чувствует себя не совсем удобно, потащил его за рукав. — Идём, я тебя с матерью познакомлю…
Услышав их разговор, мать сама вышла из кухни и вопросительно посмотрела на сына.
— Это Саша ко мне пришёл. — Мирек показал на засмущавшегося хлопца. — Ну, помнишь, тот самый…
— А-а-а, Саша, здравствуйте. — Мать улыбнулась и прикрыла испачканные руки передником. — Сынок, займись с товарищем, а я вас потом позову.
Улыбнувшись ещё раз, она поспешно вернулась на кухню, откуда, как нарочно, донеслось нарастающее шипение.
— Ф-ф-ф, нехорошо вроде, а? — Сашка сконфуженно посмотрел на Мирека.
— Ничего, все нормально, — поспешил успокоить гостя хозяин. — Идём, я тебе наш сад покажу.
К Сашкиному удивлению, они не стали возвращаться назад к входной двери, а, пройдя через комнаты, вышли на другую сторону дома. В комнатах Сашка уловил запах прелого дерева и устоявшейся гнили, зато здесь, прямо возле ступенек, росли цветы, а дальше начинался большой запущенный сад. И ещё справа, под густо разросшимся орехом, стоял деревянный сарай с необычно высоким, как бы срезанным по длине, чердаком.
Сашка спустился с крыльца и, остановившись возле цветочной клумбы, спросил:
— А вы что, до войны тоже здесь жили?
— Здесь. — Мирек прошёл вперёд и вдруг показал на небольшую ямку за кустом начавших дичать роз. — Вон видишь?
— Ну? — Сашка не совсем понимал, что в этой яме может быть интересного.
— Это воронка. Сюда бомба попала в 39-м.
— И что, ничего?
— Нет. Вон там художница в кресле сидела, — Мирек показал в другой конец сада. — Так даже не попало.
— Какая художница? — машинально спросил Сашка, прикидывая расстояние от воронки до дома.
— Жила у нас. Она из Варшавы приехала…
— А-а-а… — Сашка отошёл от воронки. — А дом ваш давно построили?
— В 34-м.
— В 34-м? — искренне удивился Сашка. — А чего он?..
Сашка замялся, не зная, как высказать мелькнувшую у него мысль, но Мирек понял и так.
— Это что доски подгнили, да? Так он же пустой совсем стоял, даже окна без стёкол были.
— Почему?
— От немцев прятались. Сначала у Ярки, а потом нас всех его дядька в партизанский район вывез.
— А тут что, совсем нельзя было жить?
— Нет. — Мирек вздохнул. — У меня ж мать в больнице работала, медикаменты партизанам передавала, а её чуть не выследили. Соседи потом говорили, что как мы убежали, нас сразу искать начали.
— Это что, и Ярко с тобой в партизанах был?
— Был, только не в партизанах, — Мирек улыбнулся. — Мы в семейном лагере жили, ну, деревня такая в лесу и всё.
— А отец?
Вопрос вырвался сам по себе, и Сашка тотчас прикусил язык, посчитав, что ответа не будет, но Мирек ответил.
— Что отец… — Мирек сокрушённо вздохнул. — Его немцы схватили, он в Яновском концлагере погиб…
Сашка молча теребил ветку и ругал себя почем зря за собственную бестактность. Видимо, Мирек понял его состояние, и потому, отвернувшись, глухо сказал:
— Ты не майся, здесь уже ничего не изменишь…
В его голосе вдруг послышалась печально-взрослая интонация.
— Да я!.. — Сашка горячо взмахнул рукой и смолк.
Мирек сделал вид, что не заметил его реплики и продолжал как ни в чём не бывало:
— Зато как мы назад вернулись, тут уже наш штаб стоял, — голос хлопца неуловимо изменился, давая понять, какое это было чудесное время. — Дом брошенным считался, а как мы вернулись, нам комнату дали, а потом полковник узнал, кто мы, и приказал дом отремонтировать и даже мне комнату над гаражом сделали.
— Над каким гаражом?
— А вон, это теперь сарай дровяной, — Мирек махнул рукой на косо срезанный чердак. — Там солдаты гараж для машины сделали, а потолок досками застелили и окно поставили. Видишь?