Под тремя башнями
Шрифт:
По всему двору мелькали лучи фонариков, в их свете появлялись какие-то фигуры, рыскавшие по саду, откуда слышался шум и приглушенные голоса. В доме вспыхнуло электричество, и светлые полосы из окон легли поперёк двора, теряясь в серебристом отблеске листьев крыжовника. Сашка рванулся в сад, но в дверях лицом к лицу столкнулся с Юрием, шофёром отца. Увидев Сашку, он немедленно загородил выход.
— Ты куда прешься?
— Пусти, Юр! Я только гляну! — жалобно попросил Сашка.
— Нельзя, Шурка, нельзя… Не понимаешь, что ли…
Одной
Сашка вздохнул, смиряясь со своим положением, спросил:
— Юр, а ты чего с автоматом?
— Чего, чего… В Берестяны с батей твоим ездили лес смотреть, ну и вернулись поздно, а тут…
— А чего тут?
— Чего, чего… Бой в Крыму, всё в дыму, понятно?
— Да я ж без шуток, Юр. Страшно ведь.
— Да уж какие тут, Шурка, шутки? Тут, видать, без нас разбираться будут. Понимаешь, мы как к дому свернули, фары поверху свет дали, я гляжу, что за чертовина, — человек по карнизу лезет. Ну, решили, ворюга. По тормозам и за ним. А он, гад, стрелять. Батя твой в коридор, я под гараж, а он, зараза, гранатой. Ну я, ясное дело, очередь, тут и началось…
— Так-то вас двое, а остальные откуда?
— Откуда, откуда. Здесь же комендатура рядом. По такой пальбе мигом сюда примчались.
Как раз в эту минуту из темноты сада к крыльцу приблизилась группа людей. Они осторожно несли кого-то на развёрнутой шинели. Люди поднялись на крыльцо, и Сашка разглядел, что на шинели лежит автоматчик с мертвенно-бледным, запрокинутым назад лицом. Глаза его были закрыты, рот кривила страдальческая гримаса. Второго раненого вели под руки. Он шёл, с трудом передвигая ноги и, не переставая, матерился вполголоса. За ранеными, громко переговариваясь, в дом прошла группа офицеров.
Решив, что сейчас в доме интересней, Сашка юркнул обратно в коридор. Осторожно пробравшись в гостиную, он притаился возле самой двери, больше всего опасаясь, что его заметят и выставят вон. Но взрослым было не до него.
Одного раненого разместили на широкой кушетке, и неизвестно откуда взявшийся военврач занимался осмотром. Рукава его гимнастёрки были закатаны до локтей, движения уверенны, голос спокоен и несколько суховат. Второй раненый, тот, что шёл сам, уже аккуратно перевязанный, сидел на диване и молча курил, откинувшись на заголовник.
Сашка даже удивился, как это врач успел так быстро управиться. Правда, сейчас доктор был ещё занят и делал раненому перевязку, временами обращаясь то ли к фельдшеру, то ли к санитару, который, согнувшись, рылся в стоявшей на полу большой кожаной сумке.
Наконец врач закончил перевязку, отошёл к двери и, остановившись совсем рядом с Сашкой, вытащил портсигар. Затем достал папиросу, ловко размял её пальцами и закурил, пуская дым в коридор. В этот момент к нему приблизился один из офицеров и негромко спросил:
— Ну как?..
Врач не спеша выпустил дым изо рта и ответил:
— Ничего. Зацепило здорово, но жить будет.
— Слава богу, хоть на этот раз обошлось… — офицер облегчённо вздохнул. — Чем его так?
— Гранатный осколок. К счастью, удачно.
— Да, экипировка у этой сволочи оказалась никак не воровская… — Офицер ругнулся вполголоса. — Пистолет и опять же гранату швырнуть не побоялся.
— Не знаю, не знаю… — Врач глубоко затянулся, и табак в папиросе начал потрескивать. — Может, это и не моё дело, но осколок я успел выковырнуть и хочу заметить, гранатка-то из самодельных. «Филлипинка». Как у нас говорят, «консервы».
— Спасибо, учтём. Но всё равно нехарактерно. Считайте, в городе первый раз такой тарарам подняли…
— А вы что, ничего такого не допускаете?
— Всё допускаем, — офицер похлопал себя по карманам. — Растравили вы меня дымком, не повредит, если я тут на сквознячке?
— Ничего, прикуривайте, — врач постучал по мундштуку, стряхивая пепел. — Значит, из тех, последышей? Только в город ему зачем?
— Может, документ какой нужен, а может, и у родичей был. Всё возможно. Тут рядом по лугу тропа на Черчицкий монастырь, может, туда пробирался и угодил случайно под фары…
В эту минуту в коридоре послышалась возня, и в комнату ввалилось сразу несколько солдат. Они крепко держали какого-то человека в штатском.
Сашку совсем притиснули к стене, но он все-таки видел профиль арестованного, его очень бледное лицо и крупные капли пота, блестевшие на лбу. Он был без фуражки, и длинные темные волосы, испачканные землей, сбились на одну сторону.
Солдаты провели человека в глубь комнаты и, поставив возле стены, отпустили. Но стоять человек не мог. Ноги его подогнулись, он попытался удержаться, откинулся назад, но только стукнулся головой о стену и начал бессильно сползать на пол, как большая тряпичная кукла.
Сашка внимательно следил за неизвестным, да и все, находившиеся в эту минуту в комнате, не спускали с него глаз. Один доктор не обращал на него ни малейшего внимания. Он спокойно докурил папиросу, подошёл к лежавшему и начал что-то с ним делать. Что именно, Сашке не было видно, доктор всё заслонил своей спиной.
Офицеры пододвинулись ближе. Сашка тоже не утерпел и сделал пару шагов вдоль стены, чтобы получше разглядеть арестованного. Хлопец видел, как тот медленно, неуверенно раскрыл глаза, обвёл затуманенным взглядом комнату, в которой находился, и, наконец, стал смотреть прямо в лицо наклонившегося над ним доктора. Сашку поразило то, что глаза раненого, до того безжизненные, внезапно вспыхнули живым яростным блеском и он отчётливо произнёс: