Под жарким солнцем
Шрифт:
— Успокойся, Минна, успокойся… Если люди увидят, что ты плачешь, они могут подумать бог знает что, — начал утешать ее Мегудин.
— Я его терпеть не могу… Зайдем ко мне, поговорим.
— Сейчас не могу. В другой раз. Сама понимаешь, если так близко живешь, мы сможем чаще видеться. — Мегудин взял ее под руку и отвел в сторону.
— Сегодня он опять появился, мой ненаглядный, — сказала Минна.
— Я его видел.
— Где?
— В поселке у Гиндина, лицом к лицу с ним столкнулся.
— Он говорил с тобой?
— После того, что он сделал, о чем нам говорить?
— Ты, наверное, слышал, что и здесь объединяются несколько колхозов и он хочет стать председателем. Его ведь чуть из партии не выгнали за клевету на тебя. А теперь он пытается доказать, что чего-то стоит. Он думает, что когда станет председателем такого большого колхоза, то заполучит орден, а то и два, и даже станет Героем.
— Ого, высоко взлетает! — улыбнулся Мегудин.
— У него, у этого подлеца, где-то рука есть, кто-то его поддерживает, — продолжала Минна. — Если его будут рекомендовать председателем, я отсюда убегу. Видеть его не хочу.
— А я думал, когда увидел его, что…
— Что я снова с ним? — закончила Минна его невысказанную мысль.
— Так думал. Потом, когда мне Гиндин сказал, что, возможно, он станет председателем будущего объединенного колхоза, я колебался, ехать ли к тебе или нет.
— Даже так! — с обидой в голосе сказала Минна. — Быть так близко и не заехать?..
— Неудобно.
— Почему? Увидишь, он еще и к тебе придет. Знаешь, до чего он доболтался? Он говорит, что оказал тебе большую услугу, благодаря ему ты вернулся в колхоз и добился таких успехов.
— Значит, за его клевету на меня я должен объявить ему благодарность?
— Ради ордена он ведь из города в район уехал. Он мне тогда сказал: «Здесь можно выслужиться и получить награду». А так как уже раз обжегся, наклеветав на тебя, он сейчас стремится в колхоз, и не в простой, а в гигант, где можно себя проявить.
— Возможно, что к нам присоединится еще один крупный колхоз, где мы думаем создать большую ферму, тогда тебя пригласим.
— Было бы очень хорошо! Но Лиза не захочет. Я это почувствовала, когда в последний раз была у вас.
— Ошибаешься, Лиза не такая.
— Была бы очень рада, ведь я так одинока. Кроме вас, у меня совсем нет здесь близких друзей.
Выслушав эти слова, Мегудин решил, что сейчас самый подходящий момент вернуть ей долг. Осторожно, избегая слова «долг», он сказал:
— В тяжелую минуту ты меня выручила, и мы тебе за это очень благодарны. Теперь я хочу тебе это вернуть.
— Как можешь мне такое предлагать?! Товарищеская помощь — это не долг, который нужно возвращать.
— Ну, какая разница, когда-то ты мне помогла, теперь я тебе… Тогда я использовал это не для себя, а для нужд колхоза. В колхозной кассе не было ни гроша, а нам нужно было пробурить скважину. Теперь у нас есть возможность с благодарностью возвращать долги.
— Ничего знать не хочу, я дала тебе и Лизе. Если пригодились, я очень рада.
— Лиза просила, чтобы я тебе вернул все… Я не могу не выполнить ее просьбу. В особенности когда я понимаю, что ты сейчас нуждаешься. Ты нас обидишь, если не возьмешь деньги. Надо помогать друг другу.
Они еще долго задушевно разговаривали. Незаметно Илья вложил в карман Минне деньги, попрощался и уехал домой.
Вода! Для Мегудина это было магическое слово. Сколько легенд он наслышался от степных старожилов о том, как столетиями вечно жаждущая земля тосковала по дождю, по капельке влаги. Ее изображали в удивительных красках как избавительницу от всех бед и несчастий. Ее изображали и как мать, и как мачеху, которая, не щадя своих детей, напускала палящее солнце, чтобы беспощадно сжечь все растущее на земле…
В преданиях и легендах рассказывалось: вода и земля словно сестры, жившие в ссорах и раздорах, из-за которых вода скрылась глубоко в землю. И напрасно люди старались помирить этих сестер — воду так и не удавалось добыть.
Мегудин помнит, сколько мук пришлось испытать, пока добыли из глубин земли воду, и сколько радости и восторга было, когда проклюнувшиеся ростки огурцов, арбузов, дынь, баклажанов, помидоров и разной другой зелени жадно всасывали ее молодыми корешками, утоляя жажду.
С того знаменательного дня, который сохранился в памяти Мегудина, прошло много лет, а он все помнит об этом. Первую скважину назвали «скважиной слез». Но это были слезы радости, первой радости, предвещавшей конец распри, мир между водой и землей. На отведенных под огороды пятнадцати гектарах появилась вода. Но напоить надо было всю изнуренную от невыносимого зноя обширную степь. Во всех шести отделениях колхоза «Дружба народов» уже были скважины. Теперь их уже стало двенадцать. Выкачивали подземную воду не с помощью лошади, как из «скважины слез», а мощными электрическими моторами, и каждая скважина обводняла не пятнадцать, а по пятьдесят — шестьдесят гектаров.
Не раз, вслушиваясь в неумолкающий шум поступающей из глубины земли воды, в гулкий стук моторов, которые днем нарушают степную тишину, Мегудин думал: «Каждый час эти скважины подают свыше десяти тысяч кубометров воды. Это же целая река, которая орошает более пятисот гектаров земли. Но для всех полей колхоза «Дружба народов» этого мало. Вся надежда на воды Днепра, которые приближаются сюда. Но до прихода в таврические степи, в безводные, засушливые края, вода должна совершить очень длинный путь».
И вот у Перекопа прогремел могучий взрыв, который проложил водам Днепра дорогу к крымским степям.
От радости сердце Мегудина дрогнуло — сбывается столетняя мечта… Веками жаждущая степь вдоволь напьется, засуха больше не будет угрожать людям. Но нужно еще на сотни километров провести канал, чтобы вода могла поступать на все поля хозяйства «Дружба народов». Борьба с суховеями и засухой всегда была упорной и трудной.
Мегудин, Гриценко и остальные члены правления всесторонне обсудили намеченный севооборот, провели подготовительную работу для посадки фруктовых садов и виноградников на площади свыше двух тысяч гектаров. Таким образом, посевная площадь зерновых должна была сократиться. Но на общей урожайности это не должно сказаться, так как будет получен дополнительный урожай с орошаемых полей. Однако желанная вода пока еще не поступала, и сокращать посевную площадь — значит потерять, а этого Мегудин не хотел и не мог допустить.