Под знаком Рыб
Шрифт:
И поскольку много тайн есть на свете, и много есть такого, что требует исследования, понимания и толкования, и путь познания бесконечен, Адиэль Амзе так и не оставил свое научное подвижничество, и не сдвинулся с места, и остался там, наедине с этой Книгой, среди прокаженного народа, навсегда. [92]
92
Весь последующий текст следует в книге после текста рассказа «Навсегда» и не имеет к нему никакого отношения (сверено с оригиналом).
Немного подумав, адвокат устремил на меня пристальный взгляд и прикусил нижнюю губу.
— Он мертв.
— Мертв?
— Да, погиб.
— Но ведь он же написал…
— Фантазия, — коротко возразил он.
Я молчал.
— Когда он погиб?
— Перед концом.
— Перед концом?
— Да.
Я думал о том, что он погиб, и молчал.
— Он мертв, — сказал адвокат. — Я могу вам об этом спокойно рассказать. Он был одним из наших героев. Не будучи голландцем по рождению, он бежал к нам в страну. Позже, незадолго до войны, он перевез к нам своих родителей. Я тогда помог ему с прошением к нашему правительству. Они жили в деревянном доме, где-то в провинции. Он руководил группой по изготовлению фальшивых документов. Они подделывали важные бумаги, паспорта, удостоверения. Кроме того, он изготовлял микрофильмы. Об этом знали лишь немногие.
— И вы?
— Я тоже не знал.
— Как он погиб?
— Очень просто, совсем не геройски, из-за любовной истории, у него была девушка, которая знала кое-что.
— Она выдала его?
— Это не доказано, — спокойно сказал он. — Вероятно, она проговорилась какой-то своей подруге. Я думаю, она его любила. У подруги были подозрительные знакомства, видимо, та его и выдала. Хотя прямых улик нет.
— Сложное дело, — заметил я.
— Он был неосторожен, — сказал адвокат. — Мне кажется, это все объясняет. Он был неосторожен, когда речь шла о женщинах.
— О женщинах? Неосторожен, когда речь шла о любви, — перебил я его.
Резкость, внезапно прозвучавшая в моем голосе, заставила меня пожалеть о своих словах, как только я увидел его удивленное лицо. И все-таки мне не показалось, что он обиделся.
— Когда речь шла о любви, — задумчиво повторил он и кивнул мне, как будто мой возглас устранил последнее слабое сомнение в гибели автора записок.
Потом адвокат продолжил свой рассказ:
— Однажды он пришел к ней на чай около четырех часов дня.
— Он свободно передвигался по городу?
— У него был отличный паспорт.
— Настоящий?
— Поддельный, разумеется. На том же этаже жила подруга шефа местного отделения вражеской службы безопасности. Похоже, за ним была установлена слежка. Подруга его возлюбленной, должно быть, проболталась подруге шефа. Он позвонил. Когда дверь открылась, он увидел человека в форме на верхней площадке лестницы. Он убежал. Тот, кто следил, погнался за ним и застрелил его на улице.
— Глупость несусветная, значит, он угодил в засаду.
— Это еще не конец истории. Вы слушайте. Он постоянно носил с собой револьвер. Прежде чем упасть, он успел вытащить свой револьвер и, уже падая, выстрелил. И тот, другой, умер вскоре после него.
— Значит, он все-таки выстрелил, — сказал я.
— Да, — ответил адвокат. — Вы думали, что он лгал, когда писал эти записки? Конечно, он выстрелил и попал точно в цель, они оба лежали на тротуаре. Мы потеряли хорошего человека и опасного врага. На том месте, где он умер, мы установили памятный знак. На нем только его имя и дата.
1942/1959