Подари мне луну
Шрифт:
— Наверное, это у вас фамильная черта, — пробормотала Виктория себе под нос.
— Надеюсь, что так. — Когда нужно, слух у него отличный.
— Ну, что ж, прекрасно, — сказала Виктория. — С удовольствием принимаю ваше приглашение на чай.
— Вот и отлично, — заключила миссис Брайтбилл, потирая пухлые ручки. — Нам надо многое обсудить.
Виктория скосила глаза на Роберта и спросила с самым невинным видом:
— — А его светлость к нам не присоединится?
— Нет, если вы того не хотите, дорогая моя.
Виктория повернулась к его светлости с
— Всего хорошего, Роберт.
Роберт прислонился к стене и улыбнулся ей вслед, втайне желая, чтобы она и дальше пребывала в уверенности, что перехитрила его. Итак, Виктория жаждет нормальной, спокойной жизни? Он усмехнулся. Его тетушка как нельзя лучше соответствует этому определению — она настолько нормальна, что дальше некуда.
Чаепитие вышло чрезвычайно приятным. Миссис Брайтбилл и Харриет наперебой потчевали Викторию нескончаемыми рассказами про Роберта, один другого невероятнее. Они так превозносили его честность, благонравие и доброту, что можно было подумать, что речь идет по меньшей мере о святом.
Виктория никак не могла понять, почему они так-счастливы принять ее в свою семью. Отец Роберта, во всяком случае, был не в восторге от дочки священника. Теперь же она модистка в дамском магазине! Ей ни разу не приходилось слышать, чтобы какой-нибудь граф женился на такой, как она. И тем не менее из часто повторяющихся реплик миссис Брайтбилл: «Ах, мы уже и не чаяли, что наш дорогой Роберт когда-нибудь женится» или: «Вы первая достойная леди, к которой он проявил интерес за все эти годы» — Виктория сделала вывод, что тетушка Роберта вполне одобряет выбор племянника.
Виктории не пришлось много говорить. Правду сказать, ей вообще пришлось помалкивать. Впрочем, если бы у нее и возникло такое желание, миссис Брайтбилл и Харриет вряд ли предоставили бы ей такую возможность.
Час спустя мать и дочь доставили Викторию обратно в магазин. Виктория осторожно просунула голову в дверь, уверенная, что Роберт сейчас выскочит из-за манекена.
Но в комнате его не было. Мадам Ламбер сказала, что у него какие-то дела в другой части города.
Виктория к ужасу своему осознала, что при этом известии ее охватило чувство, очень близкое к разочарованию. Это потому, что ей скучно без него, сказала она себе. Ей просто не хватает их словесных баталий, вот и все.
— Он оставил вам вот это, — добавила мадам Ламбер, протягивая ей очередную коробку с пирожными. — И просил передать, что льстит себя надеждой, что вы соблаговолите съесть хотя бы кусочек.
Виктория подозрительно покосилась нее, и мадам пояснила:
— Это его слова — не мои.
Виктория отвернулась, пытаясь скрыть улыбку. Затем ей кое-как удалось принять хмурый вид. Нет, ему не удастся ее смягчить. Она же сказала ему, что ценит свою независимость превыше всего на свете, и это была правда. Ему не удастся завоевать ее сердце с помощью этих дешевых жестов.
Хотя, трезво рассудила она, одно пирожное все-таки съесть не помешает.
Роберт с улыбкой наблюдал, как Виктория уплетает уже третье пирожное.
Доев последнее пирожное, она взяла платок, который он оставил вместе с коробкой, и внимательно рассмотрела вышитую на нем монограмму. Затем, быстро убедившись, что никто из ее подруг не смотрит, поднесла платок к лицу и вдохнула его аромат.
Роберт почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза. Она его любит. Она, без сомнения, скорее умрет, чем в этом признается, но это так.
Он видел, как она сунула его платок за корсаж. Этот простой жест пробудил в нем надежду. Все будет хорошо, он твердо уверен — все будет хорошо.
Весь остаток дня улыбка не сходила с его лица, и он ничего не мог с собой поделать.
Четыре дня спустя Виктория готова была лупить его по голове чем попало. И ей до смерти хотелось сделать это с помощью очередной коробки дорогих пирожных. Любая из той кучи коробок, которые он ей успел прислать, вполне подойдет для этой цели.
Кроме того, он вручил ей три сентиментальных романа, миниатюрный телескоп и маленький букетик жимолости, к которому была приколота записка: «Надеюсь, это напомнит тебе о доме». Виктория чуть не ахнула прямо в присутствии клиенток магазина, когда прочла эти строки. Черт побери, он помнит все, что она любит и не любит, ее вкусы и привязанности, и теперь пытается использовать это, чтобы заставить ее влюбиться в него.
Роберт стал ее тенью. Он больше не мешал ей, пока она работала в магазине мадам Ламбер, но стоило ей сделать шаг за дверь, как он тут же возникал перед ней, словно из-под земли. Граф Макксфилд, видите ли, не мог допустить, чтобы она ходила по улицам одна, особенно в том квартале, где жила.
Виктория ответила Роберту на это, что он следует за ней повсюду, а не только на пути домой. Роберт помрачнел и пробормотал себе под нос что-то насчет опасностей, подстерегающих жителей Лондона на каждом шагу. Виктория была почти уверена, что среди прочих там были слова «дьявол» и «глупая девчонка».
Она твердила ему снова и снова, что превыше всего ценит свою независимость и умоляет его оставить ее в покое, но он и слушать не хотел. К концу недели он отказывался уже не только слушать, но и говорить, и только молча сверлил ее; гневным взглядом.
Дары Роберта продолжали поступать к ней с пугающей регулярностью, но сам он больше не тратил слов на бесполезные уговоры выйти за него замуж. Виктория осведомилась о причине его молчания и услышала: «Я так зол на тебя, что стараюсь не раскрывать рта из боязни ненароком вцепиться тебе в горло».
Виктория приняла к сведению тон, каким были сказаны эти слова, а также и то, что в данный момент они брели по самым опасным закоулкам города, и пришла к выводу, что благоразумнее будет промолчать. Когда они прибыли к меблированным комнатам, она скользнула за дверь, даже не попрощавшись. Влетев в свою комнату, она осторожно выглянула из-за занавесок во двор.