Подари мне себя до боли

Пачиновна Аля

Он окунул ее в ощущение свободы, опустив на колени перед собой. Подарил ей тома искренних комплиментов, сжав их в одно единственное слово. Слово, которое раньше в Сонином лексиконе никогда не возникало. Слово, которое нецензурно выражало сильную эрекцию в крайней степени восхищения!

Соня тяжело вздохнула. Сколько это продлится? Пока она не наскучит ему? Пока их влечёт друг к другу? Пока он смотрит на неё ТАК?

Мама всегда внушала ей, что страсть, влечение не могут быть основой прочных отношений. Любовь — это течение спокойной

реки, а не бурлящий горный поток, срывающийся водопадом в кипящую пучину. Которая мигом проглотит — поминай, как звали.

И сейчас Соню несло к обрыву. Как далеко до него — никто не знает. И выживет ли она, упав с такой высоты?

Да уж, у гончаровского «Обрыва» был бы другой главный герой, знай автор Макса лично. Райский на фоне Моронского — прыщавый подросток. Гончаров бы все перья сломал, пытаясь описать его портрет. Кстати, она так и не осилила двадцатилетний труд классика. Пока читала, все время думала: «не дай Бог встретить такого мужика, как Райский!». И вот, пожалуйста. Получите — распишитесь. Не такой же, а ещё хуже!

Все эти мысли дружным хороводом роились у неё в голове, сбивая настройки ориентации в пространстве. Она чудом не путала педали газа и тормоза, лавируя в плотном потоке машин, спешащих по домам после рабочего дня.

И ни звонка, ни смс!

Заходя в квартиру, Соня запнулась обо что-то. Прямоугольный плоский свёрток размером с небольшое настенное зеркало стоял прислонённым к стене ее прихожей, мимо которой, с некоторых пор, Соня старалась прошмыгнуть побыстрее. Память тут же услужливо подбросила пару флешбеков той ночи и Соня мгновенно вспыхнула.

— Бандероль тебе. Я не стала разворачивать! — тихо, с некоторым сомнением сказала Вера Александровна.

— Спасибо, — зачем-то поблагодарила ее Соня и понесла свёрток в свою комнату, пряча от мамы пылающие щеки.

Ну что ж… посмотрим. Руки мелко дрожали, сердце выдавало ритм, который не одобрили бы кардиологи. Стоило чуть надорвать бумагу, как Соня поняла, что под ней… Та самая картина из галереи.

«Ну, Моронский, ты, конечно, большой оригинал!» — проворчала она про себя. «Подумал бы хоть сначала, где ей ее хранить! Не на стену же ее вешать!»

Теперь, и в без того тесной комнатке вообще шагу ступить нельзя. Она так и не разобрала коробки и пакеты. Не могла. Они все, казалось, беззвучно вопили: верни нас, сука, туда, откуда взяла! И вообще все эти вещи — белье, обувь, сумки, наряды, смотрелись в Сониной спальне, как ворованные! Они были, как с чужого плеча. То есть, по размеру Соне подходили идеально. А по сердцу — нет. Не могла она отделаться от ощущения, что ее все ещё пытаются купить. Хотя, она давно уже сама отдала себя и совершенно безвозмездно.

Соня сочла расстояние от стены до шкафа идеальным, чтобы запихнуть картину в проем между ними. Подальше от глаз. А пакеты она уберёт завтра.

Села на край кровати. Закрыла глаза, сделала пару вдохов и выдохов. Руки потянулись к сумочке. Достала

чёрную пластиковую карту, покрутила в руке.

«More.. Much more… All» было выбито на ней золотом. И больше ничего.

ММА?

Если она сейчас позвонит ему, что будет? Он позовёт ее в «Порок»? Делать то, что он скажет? А что это значит? А если он скажет: давай сегодня у меня будешь ты и ещё эта Кристина из бутика? Или любая другая девушка? Что будет?

Это будет, как ножом под рёбра! Он просто убьёт ее! Это будет самым большим разочарованием в жизни и самым худшим финалом их романа.

Соня убрала карту. Разделась, сходила в душ. Есть не стала — аппетита не было.

Почему, вдруг, возникла эта мысль? Они же заключили соглашение: никаких телок, пока они «встречаются»! Моронский же не из тех, кто разбрасывается словами, он же никогда не врет?

«Да, конечно! Сама-то веришь в эти сказки?»

Он ведь не сам от визитки отказался! А Соню сначала спросил. И только потом отказался. И сказал: не интересует. Он же не сказал, «МЕНЯ не интересует»? То есть, это, вроде как ее — Соню не интересует, а вовсе не его! Вот ведь уж вертлявый! Вывернулся! И Соню в неловкое положение не поставил, и Кристину эту не обидел. Всем угодил, профессиональный соблазнитель!

Соня чувствовала, что сходит с ума от всех этих мыслей. Ну что, в самом деле, она себя накручивает? Так же и рехнуться недолго!

Психологи советуют в минуты душевных метаний взять лист бумаги и разделить его пополам. Слева перечислить минусы ситуации, справа — плюсы. Ну, Соня лист, конечно, полосовать не стала, мысленно разделила потолок над кроватью. Долго смотрела в него, не моргая.

Нет у этой ситуации плюсов. Есть два минуса: «люблю» и «нельзя». Что скажете, психологи?

Проснувшись во вторник утром, первым делом проверила входящие на телефоне. Тишина.

Он уже сутки молчал. Позвонить самой? Ладошки стали влажные и Соня отложила телефон.

Странное дело… он трахал ее уже во всех позах, дико, страстно, грязно, а она до сих пор не могла набраться смелости и позвонить первой.

Дожила до обеда, не выпуская телефон из рук. Старалась отвлечь себя делами. Не выдержала и нажала вызов. Долго слушала гудки, пытаясь утихомирить рвавшееся из груди сердце.

— Чё, Орлова, опять кому-то в бампер въехала? — услышала она, наконец, желанный, но какой-то уставший голос.

Вот, не надо было звонить!

— А я что, по-твоему просто так позвонить не могу, — фыркнула.

— Просто так ты никогда раньше не звонила, — сказал Моронский и закашлялся.

— Ты что, заболел?

— Нормально все.

— Ну я же слышу! Ты чем лечишься? — глупый вопрос.

Макс хмыкнул.

— Полощу горло виски. Ты просто так спросила или предложить что-то хочешь?

— Хочешь, — Соня сглотнула, — я приеду?

Тишина в трубке. Она зажмурилась и закусила губу.