Подари мне себя… до боли
Шрифт:
– Я тут вспомнил, что не представился до сих пор! А это невежливо после всего, что между нами было! – Знакомый голос отразился от холодных мраморных стен и сердце Сони подскочило к горлу. – Меня Максимом зовут. Ты можешь называть Максом.
– Это женский туалет! – проигнорировала Соня последние фразы.
– Это мой клуб! – он медленно, даже как-то развязано двинулся к ней. Походкой хищника, загнавшего добычу в угол. На губах усмешка, а глаза жесткие.
– А, да. Это меняет дело… – начала отступать назад Соня. Пульс отбивал чечетку, руки похолодели, тело бросило в жар.
Зачем? Какой
Отступать стало некуда. Спиной она ощутила холод мрамора. Сердце пошло уже галопом. Соня ещё сильнее вжалась в стену, когда он приблизился вплотную и упёр ладони в стену по сторонам от неё. Захотелось сжаться до атома.
«Мама дорогая!» – Соня зажмурилась прежде, чем сообразила, что выглядит это, мягко говоря, глупо.
– И как же тебя твой зверюга прямо ко мне в логово отпустил? – хрипло проговорил Моронский, чуть наклонив голову набок. – Или он не в курсе?
– У нас доверительные отношения. – пискнула Соня, сама не поняла что.
– При чем здесь отношения? – он наклонил голову на другую сторону, не разрывая зрительного контакта с Соней. – После того, как при нем его девушку чуть не трахнул какой-то хер, он глаз с тебя спускать не имел право! Или он куколд у тебя?
– Кто? – вопрос не вышел. В прямом смысле – голос сел.
– А ты не знаешь? Ну да… это такой мужик, которому по кайфу, когда его женщину на его глазах имеет кто-то… другой. – последнее слово он горячо выдохнул рядом с Сониным ухом, от которого стройным табуном до самых колен проскакали мурашки. Она даже непроизвольно дёрнула плечами, как бывает, когда вздрагиваешь от мороза. Но Соне было жарко. Даже смысл фразы дошёл не сразу. А когда дошёл, Соня задохнулась от возмущения и рука сама собой взметнулась к наглой физиономии Моронского.
– Ещё раз попробуешь так сделать… – он даже глазом не моргнул, а Сонину руку обожгло. Сильно. Моронский мгновенно перехватил и крепко сжал ее запястье.
– Что?! Что будет? Убьешь меня? Пусти, мне больно! – она попыталась вырвать руку из лапы Моронского.
– У меня на тебя другие планы, девочка, – он ослабил захват, но кисть не отпустил, – и это должен был сделать твой ЛеФ неделю назад, а не ты.
Макс поднёс Сонину руку к губам и поцеловал ее ладонь. Очень нежно. Так нежно, что Соню чуть не накрыло с головой. Она опять шумно сглотнула, ругая собственный организм за позорные, предательские импульсы. Он же все считывает. Все замечает. Ничего не скроешь. Она сколько угодно может храбриться и строить из себя мимозу, но тело-то! Тело-то выдаёт с головой ее агонию!
– Хорошо, наверное, быть смелым, когда с тобой везде ходят два Амбала? – Соня попыталась съязвить, но для шпилек голос был слишком слаб и вибрировал.
– Ты про охрану? – губы его дрогнули в усмешке. – Так они его б и пальцем не тронули. Особенно если бы он попробовал вступиться за тебя. Даже если бы по морде мне врезал, я бы отвечать не стал. Я маленьких не бью. И они тоже. А я ждал, что он хотя бы попробует женщину свою из лап мудака вырвать!
Опять стало горько за парня, с которым Соню, между прочим, связывали два года отношений.
– Что тебе нужно от меня? – процедила Соня сквозь зубы. – Чего ты хочешь? В стране
Пусть он уйдёт! Пусть оставит ее в покое! Пусть все будет, как раньше, когда она не знала его. Потому что было невыносимо признаться себе в том, что она чувствовала ужасно неправильное, запретное… влажное нечто.
– Чего хочу? По-моему, это более чем очевидно! – он плотнее вжался своим твёрдым дулом в Сонин живот и выдохнул ей в рот: – Тебя!
Поцелуй был совершенно не мокрый, каким ее целовал Лев. Он был горячий! То рваный, то плавный, то грубый, то нежный. Его губы то терзали до боли, то замедлялись, мягко лаская, по капле вытягивали способность к сопротивлению, заставляя подчиняться и отвечать. Ноги стали ватные. Руки перестали отталкивать его. Никто никогда не целовал Соню ТАК. И электричество пробегало в местах довольно плотного их соприкосновения, вынуждая ослабшее Сонино тело подрагивать. Неужели посмеет? Прямо здесь? В туалете? Против ее воли?
Но кого она обманывала? Соня должна была признаться себе честно: ее влекло к нему ещё тогда, в галерее. Только она не знала, что так бывает. Не знала, что внизу живота может так пылать и скручивать. Не знала, что между ног может быть так горячо, скользко и до боли невыносимо пусто… Ей никто никогда не рассказывал, что все эти сильнейшие переживания можно испытывать по отношению к совершенно незнакомому мужчине, бесцеремонно нарушившему ее личное пространство. Да, к тому же ещё и к редкостному хаму и беспринципному ублюдку! И так было всегда, когда он приближался. Да что там! Каждый раз, когда в ее мыслях возникал его образ.
– А что потом? – задыхаясь, почти беззвучно спросила Соня едва он оторвался от ее губ.
– Потом? – он чуть увеличил расстояние, чтобы заглянуть в ей в глаза и большим пальцем слегка провёл по нижней губе девушки. – Ну, не знаю, хочешь, пиццу закажем?
– А если я не хочу?
– Ну, не хочешь пиццу, закажем что-нибудь другое!
«Нет это не выносимо!» – Соня громко простонала в отчаянии, не зная, что дальше делать. Он подавлял ее. Парализовал волю, туманил рассудок. Нормальная девушка уже бы вопила во всё горло, царапалась, работала кулаками, каблуками топала, целясь в носки его ботинок. А Соня где потерялась? Решала какой из инстинктов является приоритетным в данной ситуации: инстинкт самосохранения или размножения? Что нужно делать: бежать или отдаться? Она призывала разум выдать правильный алгоритм, но процессор издал писк и издох…
– Что если Я тебя не хочу? – наконец, спросила она.
– Да, как же не хочешь? – хохотнуло чудовище, обнажив ряд ровных белых зубов и Соня машинально отметила, что они у Моронского свои, не виниры. – Жаль ты не видишь себя со стороны, мне же даже под юбку тебе лезть не нужно, чтобы знать, что ты там вся… мокрая!
– Это тело. Голова не хочет! – Соня покачала головой и отвернулась.
– Ну нет, без головы никак, я тебя целиком хочу, Софья Орлова! – прошептал он ей в висок.
Затем, вдруг, резко отпрянул от обессиленной, размазанной по стене Сони. Повернулся к зеркалу, двумя руками провёл пару раз по волосам, одернул рукава сорочки, и, снова повернувшись к ней, сказал: