Подари мне себя… до боли
Шрифт:
– Посторонись! – Со стороны беседки с подносом, полным шампуров с мясом бежал Саныч. Проворно подхватил один шампур, стянул с него кусочки мяса на тарелку и подал ее Соне. – Угощайся, барышня. Мясо сегодня – смак! Как и обещал.
– Спасибо, – поблагодарила Соня и вцепилась зубами в мягкий, сочный кусочек. От удовольствия даже прикрыла глаза. – Очень вкусно, правда! – сказала она, перекатывая горячее мясо во рту и едва успев проглотить, откусила следующий, давясь слюной.
– Многообещающий аппетит! – прокомментировал Моронский,
– А сам почему не ешь? – пробубнила Соня с полным ртом.
– Потом. – он небрежно махнул кистью в перстнях. – До бани не ем. Попарится не желаешь? – Макс подмигнул.
– Н-нет, Спасибо… – кусок застрял в горле.
– Ну, как хочешь.
Он наклонился к столу, поднял с неё бутылку темного стекла, плеснул в бокал бордовую жидкость и протянул его Соне.
– Это «Ле Фор де Латур» урожая двенадцатого. Неплохое вино. Попробуй, тебе должно понравиться.
Соня пригубила напиток и пожала плечами.
– Вино, как вино, – сказала она, сделав ещё глоток. – Но вкусное.
Моронский усмехнулся одним уголком рта.
– Саныч! – крикнул он через плечо. – Что там с парной? Готово?
– Готово, Максим Андреевич. Иду!
Моронский не спеша, одно за другим стал снимать кольца с пальцев, отбрасывая их на столик, затем снял часы и цепь с шеи. Поднялся с кресла. Пристально глядя на жующую Соню, медленно начал развязывать пояс халата. Наконец, разведя его полы, отбросил на кресло позади себя, представ перед Соней в чем мать родила. Во всей своей первозданной красе, так сказать.
Все, что должно было попасть в Сонин пищевод, внезапно пошло другим путем. Она старалась не смотреть, отвернулась в строну, одновременно пытаясь унять приступ кашля и сделать спасительный вдох.
– Так я ещё никого не впечатлял! – самодовольно сказал Моронский, хлопая Соню по спине. Дождавшись, пока она прокашляется, протянул ей бутылку с водой, которую Соня схватила не глядя. Даже ладонью висок сбоку прикрыла, чтобы не смотреть на Моронского.
– Спасибо, – кое-как пролепетала она осипшим от кашля голосом. – Честно говоря, судя по размеру букета, думала у тебя комплексы.
Макс снова усмехнулся, ничего не ответил и проследовал к концу террасы, где по-видимому, находился вход в парную.
Оставшись одна, Соня перевела дух. Ещё раз прокашлялась как следует, выпила воды. Пришлось даже помахать на себя руками, чтобы унять жар.
И к чему этот перформанс со стриптизом? Впечатление произвести? Так ему это удалось ещё в первую их встречу. В очередной раз в краску вогнать? Так это перманентное ее состояние, когда он рядом, не важно – одетый или нет. Продемонстрировал Соне корень своей самоуверенности? Ожидаемо! Какая самоуверенность – такой и корень!
Где-то за спиной у Сони, скорее всего, из парной, доносились ритмичные шлепки, сопровождающиеся мужскими вскриками и охами, громкое фырканье и рычание, прерываемые
Как долго это продолжалось, Соня точно сказать не могла, только вокруг уже значительно потемнело. Патио освещалось подсветкой в бассейне, гирляндами ламп под потолком и парой напольных светильников в лаунж-зоне террасы.
Наконец, дверь позади Сони с шумом распахнулась. Громко отфыркиваясь, Моронский с разбегу плюхнулся в бассейн бомбочкой, подняв небольшой фонтан воды, и довольно надолго пропал в его глубине. Соня даже вытянула шею, чтобы посмотреть, все ли там с ним в порядке, как вдруг Макс резко вынырнул на поверхность, и тряхнув головой, подплыл к бортику.
– Кайф! – прорычал он. – Саныч – лучший банщик. После его веников, как заново родился.
С этими словами «новорожденный» подтянулся, поднялся руками над бортиком и ловко перекинув длинные сильные ноги, вылез из бассейна.
Кожа его раскраснелась, блестела от влаги, вода струйками стекала по чёрным волоскам. Над телом поднимался едва различимый пар. Ну, чисто дьявол из преисподней! Соня снова опустила взгляд в пол, но краем глаза видела, как Моронский взял с соседнего кресла полотенце и начал вытираться, ничуть не смущаясь наготы. Он даже, как будто, бравировал этим. Хвастался?
О том, чтобы положить в рот ещё хоть один кусочек не было и речи. Горло снова сдавило невидимым тугим обручем. Она старалась не смотреть на него, но все равно видела, что Моронский стоит голый напротив Сони и глядит в упор. Не зная, куда деть глаза и чем занять трясущиеся руки, она уставилась в пол и принялась нервно теребить пальцами ткань своих треников.
Он сделал шаг к ее креслу. Затем ещё один. И ещё. Соня чувствовала, как горячая волна откуда-то из глубины ее тела быстро поднимается к горлу и заливает краской ее щеки.
«Пожалуйста, нет! – мысленно взмолилась она. – Пусть он хотя бы прикроется полотенцем!»
Он остановился прямо перед ней, навис сверху. Горячий. Влажный. Огромный. От него волнами исходило что-то звериное. И опять этот запах, который не выбили даже веники. Мужской, терпкий, животный запах, от которого перехватывало дыхание. Соня непроизвольно сильно, почти до судорог сжала колени и зажмурилась. Ну, не умела она смотреть страху в глаза! Трусила. Хотя, казалось бы… что, она мужика голого никогда не видела?
Такого – нет. Не видела.
Моронский протянул руку к Сониному подбородку, мягко обхватил пальцами и поднял ее голову на себя.
– Посмотри! – хрипло приказал он. – Открой глаза.
Пересилив себя, Соня подняла веки, и, стараясь не смотреть на то, что устрашающе покачивалось у неё перед носом, вцепилась взглядом Моронскому в переносицу. Она где-то читала, что это хороший способ избежать прямого зрительного контакта с неприятным человеком. Однако, не получалось. Он, как будто, ловил ее взгляд, притягивал ее глаза к своим, гипнотизировал.