Подари мне себя… до боли
Шрифт:
Предательский комок снова встал в горле. Соня шумно сглотнула и залилась новой волной.
– У тебя такое лицо сейчас, как будто он уже у тебя во рту! – прохрипел мужчина, переводя взгляд на свой торчащий половой орган. – Расслабься.
Расслабься? Хорошенькое дело! Вот бы его на Сонино место, да чужой член к носу! Посмотрела бы она, как он запел.
Соня не могла понять, где он настоящий? Местами он бывал похож на человека. Придурка, но все же человека. Но вдруг, совершено внезапно оборачивался зверем. Глаза вспыхивали огнём, ноздри раздувались, рот оскаливался, мощная
Моронский согнул правую ногу, чуть наклонился вперёд и упёрся своим коленом в Сонины, надавил, заставляя развести их. Протолкнул его между ее ног, прижав почти вплотную к ее промежности и не убирая пальцев с подбородка, откинул Сонину голову назад, затылком в спинку кресла. Приблизил лицо. Ещё раз взглянул в ее глаза и накрыл ртом ее губы. Больно. Страстно. Прикусывая и оттягивая нижнюю губу, затем верхнюю. Наконец, с глухим стоном, сунул в рот свой горячий язык и нашёл им Сонин. Играл с ним в прятки, хватал, всасывал в свой рот, снова и снова возвращаясь к губам.
Пульс бил в ушах набатом, отдаваясь эхом между ног. Она едва не совершила то, за что потом сгорела бы от стыда. Вовремя поймала себя на диком, неподвластном контролю желании потереться лобком о его колено.
Боже… пожалуйста!
А что «пожалуйста»?
Продолжай? Остановись?
Что?
Сколько длилась эта мука Соня не сказала бы даже под дулом пистолета. Она перестала ясно соображать, где находится и что делает, как вдруг он оторвался от неё, тяжело дыша.
Сам! И Соня даже ощутила что-то вроде благодарности. Поскольку, не до конца была уверена, что смогла бы остановиться первой.
– Зачем все это? – спросила она, когда снова обрела способность говорить.
– Я хочу!
– Я не понимаю… Столько… усилий ради банального… секса! – она с трудом произносила слова из-за сбившегося дыхания и опухших губ.
– Банального??? – он, наконец, отошёл на шаг, обернул бёдра полотенцем, которое, к слову, его возбуждения совсем не скрыло. Но Соня выдохнула и отцепила, наконец, от подлокотников кресла задеревеневшие пальцы. – Девочка, ты б не торопилась с выводами, пока не попробуешь – сказал он, усаживаясь на своё кресло.
– Какой же ты невыносимый! – буркнула она.
– Ничего, ты справишься! Ещё просить будешь. – Моронский налил ещё вина Соне, плеснул в бокал себе, поболтал его, понюхал, отпил немного, и принялся за мясо и зелень.
– Ты же можешь этот свой секс по щелчку получать, – глядя, как он ест, сказала Соня. – Зачем тебе я?
Он закинул в рот ещё кусок. Прожевал, взял следующий. Соня, как заворожённая наблюдала за тем, как зверь утоляет физический голод.
– Ты любишь селёдку с клубничным вареньем? – прожевав, вдруг спросил он.
– Не пробовала, но думаю мне не понравится!
– Вот и я не всеядный! – ответил он, промокнув губы салфеткой и затягиваясь сигаретой.
– Сложная аллегория…
Соня минуту помолчала, задумавшись.
– Мне кажется, у тебя завышенные ожидания на мой счёт. – Произнесла она. – Ну, трахнешь ты меня, чтобы в очередной раз потешить своё самолюбие и утвердить или повысить свои позиции в вашем самцовом Форбсе! Потом поймёшь, что у каждой новой добычи все то же самое, что и у предыдущей. И так бесконечно… – она вернула бокал на место. – А я? Как мне дальше быть? – спросила она, глядя на курящего Моронского. – Я не хочу падать с такой высоты… это больно. Если не смертельно.
Он серьезно посмотрел на Соню. Оглядел как-то странно с головы до ног. Перевёл взгляд на свою татуированную кисть с дымящейся сигаретой, сделал затяжку. Снова поднял взгляд на Соню.
– Я могу предложить только жить здесь и сейчас, наслаждаясь моментом! – Моронский потыкал недокуренной сигаретой в пепельнице. – Какая разница, что будет потом. Здесь и сейчас! Соня.
Соня опять задумалась, вслушиваясь в звуки ночного бора. Где-то в лесной чаще засвистела сплюшка. В траве монотонно затрещали сверчки. Майская ночь была непривычно тёплой и можно было бы даже сказать – приятной, если бы не человек напротив, один вид которого заставлял ее нервничать.
Что если Соне частично принять правила его игры? Если, конечно, у этой игры есть хоть какие-то правила…
Пообещать с три короба. Выиграть время. Усыпить. А там… может, ему самому все надоест и он отвалит в закат?
– То есть, ты тоже готов ждать и наслаждаться моментом здесь и сейчас до тех пор, пока я сама… не отдамся? – спросила она.
– Да, но оставляю за собой право действовать в процессе по своему усмотрению, – сказал Макс, откидываясь на спинку кресла.
– И сколько ты готов ждать?
Моронский долго и тяжело смотрел на Соню, как будто просчитывая что-то. Потом провёл рукой по поросшему густой щетиной подбородку и ответил:
– Месяц. С сегодняшнего дня.
– И что будет по истечении этого месяца, если я не отдамся?
Макс закусил нижнюю губу, взял со столика снятое кольцо, покрутил, надел на палец. Снова снял.
– Признаю поражение и отпущу. – Твёрдо сказал он после паузы.
– Слово даёшь? – прищурилась Соня.
– Даю. – Кивнул. – Но я никогда не проигрываю, учти, – он дернул вверх бровями, – это ты сегодня продула мне пари!
Соня вспыхнула и насупилась.
– Хорошо, – наконец, согласилась она. – Месяц потерпеть твои выходки типа этих, – Соня метнула взгляд в пах Моронскому, прикрытому полотенцем, – я согласна. Ради того, чтобы потом никогда в жизни больше тебя не видеть!
– Даже не представляешь, на что ты подписалась! – со странной усмешкой произнёс Моронский и встал с кресла, протягивая ей руку. – Пошли спать!
***
Вот уже минут сорок Соня находилась в ванной, соединённой со спальней Моронского. Прежде чем закрыться за замок, она проверила его исправность, хоть и понимала, что это сущая глупость – если он захочет, он откроет эту дверь.