Подари себе рай

Бенюх Олег

— За дело Ильича!

Надя и Яков принесли блюда.

— Ты совершенно невозможный человек, — улыбаясь, сказала Надя мужу. — Никогда не подождешь, будто боишься, что тебя перепьют.

Стали бросил на жену сердитый взгляд:

— Вечно эти глупые упреки. Даже дома отдохнуть не дают.

Мелодично пропел дверной звонок.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Надя.

— Это Лазарь. Я его вызвал в связи с завтрашним днем.

Яков быстро открыл дверь.

— Иосиф Виссарионович, Надежда Сергеевна! Я не слишком поздно? — Каганович,

держа в руках смушковую шапку, осторожно заглянул в столовую.

— Проходи к столу, — пригласил Сталин. — Ты как раз вовремя. Вот, Клим, кого тебе надо во главе военной разведки поставить. У Лазаря нюх безошибочный. Ни одного банкета не пропустит.

Разлив всем вино, он встал, поднес фужер жене, поцеловал ее, сказал мягко:

— Не сердись, Надюша. Устал немного.

Ее глаза сверкнули благодарной радостью.

Теперь застолье потекло по накатанной колее. Хозяин подтрунивал беззлобно над Ворошиловым, тот — над Кагановичем. Надя умело сглаживала острые углы, Яков молча обслуживал отца и гостей.

— Прибегал сегодня Бухарин, — брезгливо поморщился Сталин. — Клялся, что он с «правыми» лишь потому, что хочет наставить их на путь истинный.

— Врет как сивый мерин, — проворчал Каганович. — Его прихлебалы в университете такой хай по аграрному вопросу подняли — хоть стой, хоть падай!

— Небось цитируют своего горе-теоретика — кулак, мол, сам «врастет» в социализм, — оторвался от шашлыка Ворошилов. Он хотел было крепко выругаться, но в столовую из кухни с очередной порцией еды вошла Надежда, и он, улыбнувшись ей, поднял бокал с вином:

— За хозяйку Кремля!

Сталину тост понравился. Однако, осушив свой фужер до дна, перевернув его и показав, что ни одна капля в нем не осталась, он сказал:

— Очень скромная хозяйка. Чересчур. Я сам уважаю скромность, но… Ты знаешь, Клим, на трамвае в свою Промакадемию ездит. Лазарь — отец города, он-то знает, как они перегружены.

— Только вчера этот вопрос стоял на повестке дня МГК, товарищ Сталин! — Каганович, разволновавшись, вскочил на ноги, пустой фужер его опрокинулся на стол. Сталин неторопливо поставил его на место, заметил успокаивающе:

— Чего суетишься, Лазарь? Садись. Речь не о тебе, речь о скромности.

— Иосиф, мы же об этом договорились. — Надя говорила резко, смотрела мужу в глаза. — В академии я Надежда Аллилуева, рядовой член партии, рядовая слушательница. А то, что я жена вождя — это мое и твое личное дело. Разве не так?

Воцарилось молчание. «Вот бы все кремлевские жены были такими», — восхищенно подумал Яков.

— Аскет она, как и ты, Иосиф, — уважительно проговорил Ворошилов. И вдруг сам испугался того, что сказал.

— Верно, — улыбнулся хозяин. — Два сапога пара.

— В академии почти никто и не знает, что я жена Сталина. — Надя села рядом с мужем, ласково провела рукой по его седеющим волосам. — И это не сковывает людей в их поведении, высказываниях. Вы знаете, на днях мы дали «правым» настоящий бой. И победили. И на райконференцию выбрали преданных товарищей, и секретарем организации стал боевой парень.

— Кто такой? — поинтересовался Сталин.

— Никита Хрущев.

— Хрущев… Хрущ… — задумчиво протянул он. — Кто он по национальности?

— По рождению русский, — поспешил вмешаться Каганович. — По воспитанию и духу — хохол.

— Это его статья была недавно в «Правде»?

— Да, Иосиф Виссарионович, — кивнул Каганович и в очередной раз поразился цепкости памяти вождя. — Я его еще по работе на Украине знаю.

— Да? — Сталин понюхал пробку вновь открытой бутылки, медленно, сосредоточенно разлил вино по бокалам. Спросил, пытливо глядя на Кагановича:

— Я знаю твое чутье на людей. Какая, по-твоему, главная черта этого нового секретаря Промакадемии… Хруща?

— Преданность, — не раздумывая, твердо сказал Каганович.

— Редкое качество. Редкое и потому ценное. — Стадий помолчал, тщательно разжевал крупную виноградину. И, посмотрев по очереди на Ворошилова, Якова, Надю, остановил тяжелый взгляд на Кагановиче: — А как у тебя с преданностью?

Тот вздрогнул, как-то съежился, подскочил к Сталину, стал на колено, схватил его руку и, глядя при этом в глаза, приник к ней губами. Сталин вырвал руку, легонько оттолкнул Кагановича и смущенно сказал:

— Верю. Только это ни к чему. Я не патриарх.

— Вы больше, чем патриарх! — возвратившись на свое место, воскликнул Каганович и, подняв бокал, провозгласил: — За вождя, учителя, отца, Иосифа Виссарионовича Сталина!

Надя, не сказав ни слова, выскочила на кухню. Яков, собрав грязные тарелки, последовал за ней. Ворошилов встал, прокашлялся:

— За великого стратега и полководца ленинской гвардии!

— Сталинской! — восторженно откорректировал Каганович. — Сталинской!

«Климу хорошо, спокойно. Они с Иосифом сдружились еще во время Царицынской кампании, — думал Каганович, возвращаясь той ночью домой. Новенький «паккард», просторный, комфортный, горделиво вез своего вельможного пассажира по пустынным улицам спавшей столицы. — Как сыр в масле катается. Посмеивается надо мной — «Беда, коль пироги печет сапожник». Пускай шутит, он по сути своей добрый человек. Не дюже умный, но добрый. А что до пирогов, то мы еще таких коврижек напечем — весь мир ахнет. Конечно, если блаженный Иосиф нам всем раньше ноги из задницы не повыдергает и башку не оторвет. Крут нравом, ох крут. Но иначе и нельзя. А Клим точно отметил — он аскет. Конечно, есть слабости — вино и бабы. А у какого мужика их нет? Но над этими слабостями он полный хозяин. Зато бессребренник. И всех родствеников за версту от теплых мест держит. Мои-то братья-зятья охомутали меня совсем, во все дырки прут. А он же все видит, все знает, и докладывают ему соответственно, «по-дружески». Терпит до поры до времени, пока я ему нужен. А потом… — Каганович поежился, посмотрел в заднее окно, словно хотел во мгле разглядеть выражение лица Сталина при этих его мыслях. — Главное — я сам честен перед ним. А у него на это звериный нюх».