Подарок коллекционера
Шрифт:
Здесь не так роскошно, как в особняке Кайто, но моя ванна все равно выглядит лучше, чем все, что было у меня дома. Вся ванная пыльная и заброшенная, как и остальная часть моей комнаты. Тем не менее, все туалетные принадлежности на французском языке, пахнут лавандой и розой, и я наливаю немного масла для ванны в ванну "когтистые лапы", погружаясь в горячую воду. Белье скомкано в углу, отброшено в сторону, и я задаюсь вопросом, смогу ли я найти какой-нибудь способ выбросить его так, чтобы он не заметил. До сих пор он не делал сексуальных домогательств по отношению ко мне, и я не хочу, чтобы он этого делал.
Ноэль, ты маленькая идиотка. Если он захочет тебя трахнуть, нижнее белье ничего не изменит.
Часть меня все еще думает о том, что было у Кайто, что я должна оставаться упрямой, давать отпор. Я не хочу уступать ему ни в каком отношении или получать какое-либо удовольствие от какой-либо части этого, но логическая часть меня знает, что это только поможет, а не навредит. Он совершенно ясно сказал, что плохое поведение приведет к наказанию, и я не хочу выяснять, каким будет это наказание. Разозлив его, я не заставлю его позволить мне увидеться с моим братом. Это никоим образом не смягчит его. В глубине души я знаю, что от этого будет только хуже. Если я буду сговорчивой, я смогу увидеть, что он за человек. Склонен ли он вообще к мягкости, и если да, то как я могу использовать это в своих интересах.
Я не засиживаюсь слишком долго в ванне, не желая быть голой, когда он вернется. Я вытираюсь полотенцем, морщу нос от слегка затхлого запаха полотенца, но все равно заворачиваюсь в него из скромности, когда иду заглядывать в шкаф.
На самом деле одежда тоже немного пыльная и пахнет нафталином, но в основном чистая и в хорошем состоянии. Я не нахожу трусиков или бюстгальтеров, но в шкафу есть выдвижной ящик с несколькими рубашками и парами льняных брюк и платьев. Были ли здесь другие женщины? Что-то подсказывает мне, что если и были, то их здесь больше нет, и это заставляет мой желудок сжиматься от болезненного беспокойства. Что с ними случилось? Я не могу притворяться, что одежда была куплена, потому что он знал, что я приду сюда, ясно, что она была здесь уже некоторое время.
Я слышу шаги в коридоре и хватаю ближайшее платье, голубое льняное платье с запахом, которое мне немного великовато, но не настолько неудобно. Мне удается застегнуть его как раз вовремя, когда открывается дверь и входит Александр с тарелкой еды, все еще одетый в халат.
— Спасибо, — выдавливаю я, с самого начала понимая, насколько я голодна. Я вижу хлеб и немного сыра, выглядывающие сбоку тарелки, и в животе у меня сразу же урчит, когда я тянусь за ними, но он качает головой и отдергивает тарелку.
Я в замешательстве смотрю на него, пока Александр ставит тарелку на пыльный деревянный пол между нами.
— Подойди, — просто говорит он. — Ешь.
Требуется некоторое время, чтобы до меня дошло, что он говорит. Инстинктивно мне хочется схватить тарелку и забраться в кровать, но я знаю, что это его разозлит. Плохие питомцы наказываются. Это мой первый тест. Он хочет, чтобы я встала на колени на полу и ела с этой тарелки, как собака, и, помоги мне бог, я знаю, что собираюсь это сделать. Если я хочу вернуться домой, мне нужно доставить ему удовольствие. Я просто надеюсь, что это самое худшее.
Я быстро опускаюсь на колени перед тарелкой. Всю эту еду легко есть руками: хрустящий багет, твердый сыр, немного вяленого мяса с перцем. Слава богу, ничего такого, с чем я бы устроила беспорядок или что мне пришлось бы есть прямо с тарелки.
Я тянусь за кусочком сыра, поднимаю на него взгляд и вижу, что он выглядит шокированным, как будто не ожидал, что я буду ему подчиняться. Разве другие не подчинялись ему? Поэтому их здесь нет? Что с ними случилось?
Меня охватывает страх, но я заставляю себя продолжать грызть сыр, и уголок его рта приподнимается.
— Маленькая souris (фр. Мышка), — бормочет он, и я моргаю, глядя на него.
Он застывает, как будто заблудился в тумане, а я его спугнула.
— Не бери в голову, — резко говорит он. — Доедай, милая. Квартира остро нуждается в уборке. Это будет твоей следующей задачей, когда ты закончишь.
Уборка. Я почти чувствую облегчение. Могло быть намного хуже. С уборкой я справляюсь, даже очень хорошо, и я чувствую еще один проблеск надежды. Если доставить ему удовольствие — значит просто стоять на коленях на полу, пока я ем и убираю его квартиру, я могу это сделать.
Впервые с тех пор, как я проснулась в особняке Кайто, я чувствую настоящую надежду.
Возможно, я все же выберусь отсюда.
8
НОЭЛЬ
— Пойдем, — говорит Александр, когда я доедаю со своей тарелки. Несмотря на нервы, я съела все до последнего кусочка, мгновенно проголодавшись с того момента, как увидела это. Это моя первая еда после дыни с ягодами у Кайто. — Я покажу тебе квартиру и где хранятся принадлежности для уборки.
Он открывает дверь, когда я встаю, пошатываясь, и тянусь за своей тарелкой. Он не предлагает взять ее, и я быстро понимаю, что это начало моих обязанностей. Я что, просто буду его горничной? Я могу с этим справиться, если этот так. Я все еще не хочу оставаться здесь навсегда, убирая его квартиру и играя роль неоплачиваемой прислуги, это конечно лучше, чем альтернатива быть его сексуальной игрушкой.
Я выхожу вслед за ним в узкий коридор. Пол из некрашеного дерева, стены выкрашены в темно-зеленый цвет, вдоль них развешаны картины. Здесь нет личных фотографий, ничего о нем или о ком-либо еще, и я замечаю, осматривая стены, что с каждой из них что-то немного не так. Некоторые из них повреждены сильнее других, но даже у самых нетронутых произведений искусства есть отколотый уголок на раме, краска, местами отслаивающаяся, или разрыв или порез на холсте. Другие гораздо более потрепанные. Слева от меня, в самом конце коридора, в той стороне, откуда я пришла, есть дверь, и когда я оглядываюсь в ее сторону, Александр впервые прикасается ко мне. Его пальцы сжимаются вокруг моего плеча, недостаточно сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы я обратила внимание.
— Ты не должна туда заходить, — коротко говорит он. — Эта комната под запретом, и ты никогда не должна заходить внутрь. Я накажу тебя, если ты это сделаешь. Ты поняла, Ноэль?
Я бы хотела, чтобы он перестал так произносить мое имя. Никто и никогда не придавал ему такой музыкальной переливчатости, почти не убирал гласные, чтобы мое имя звучало чувственно и соблазнительно, а не так, как я всегда думала… совершенно обычное имя, которое мне так или иначе было безразлично. Когда Александр произносит его, оно звучит по-особенному. Красиво. Мне нравится, как оно звучит, а я не хочу, чтобы мне что-то в нем нравилось.