Подарок старой повитухи
Шрифт:
– Так и сказал?!!
– Слово в слово!
– Ну?!! Говори скорей.
– «Он же хворый. Падучая у него. Его-то отца можно понять. Кому ж не охота свое чадо к семье прислонить? Самого не будет – так хоть не один останется. А Чеверёвы-то что? Они-то куда смотрят?». Мы с мамой как услыхали – чуть сознанья не лишились. А мама мне строго-настрого наказала тебе ничего не говорить. Папа сказал – сам с твоим отцом поговорит… Мы и ждали. А потом папа пришел сильно расстроенный и молчаливый. Мы уж с мамой его и так и сяк пытали – молчит. Уж вот недавно сказал: говорил он с Василием Дмитриевичем. И тот сказал, что так надо.
Липа
– Сань!.. Слышь?! Не ходи за него. Всю жизнь проклянёшь. Мама так говорит.
– Куда ж мне деваться против отцовской воли? – тихо сказала Санька, не отрывая взгляда от пола.
– Да хоть вон в Белую. Вниз головой. – Липа вскочила и срывающимся голосом, размахивая руками, затараторила:
– Я бы ни в жисть не пошла за такого. Сбежала бы на заимку, да и жила бы. Кто хватится до весны? Там хоть сколь прожить можно… Пока бы перемоглась, а там, глядишь, и родители бы простили, пожалели. А коли нет – так лучше уж в Белую… С утёса… – и опять в слёзы.
– Ладно, не реви. Поглядим, как она повернет – жисть-то. Потом и утёс искать станем.
Саму свадьбу Санька помнит смутно. Народу ожидалось человек пятнадцать. Потому мама с Крёстной накануне с готовкой вдвоём управились. Липа помогала в самом простом: помыть, принести, почистить. Антонида Саманова тут же была, на всякий случай. Санька тоже рвалась помогать, но мама гнала её. Негоже невесте суетиться да в дела лезть. Её дело – канон блюсти. Красоту свою девичью холить да украшать.
– Куда уж больше-то? И так хороша, дальше некуда, – ворчала Санька, мучаясь от безделья. Приданое, наряды, вещи на подарки многократно были перепроверены и сочтены. А сидеть со сложенными руками для Саньки было самым трудным испытанием. Она всё видела: пирог поджаристым боком опять в печь сажают той же стороной, а надо другой, чтобы он со всех сторон подрумянился. Готовые сладкие пироги забыли сахарной пудрой посыпать. А она бы в пудру ещё и корицы добавила. Тогда пироги ещё душистей, соблазнительней станут. Да и скучно ей, спасу нет. Вот она и лезла, если не делать, то хотя бы подсказать.
– Да подь ты, неуемная!.. Сказано, собой займись. Липа, идите – баню затопите. Намойте ей голову. Завтра под венец идти, а у неё коса неделю не чёсана, – строго распорядилась мама. Ещё немного – и осерчает не на шутку. А коль мама рассердится – разговаривать не будет. Когда отец не разговаривает, Саньке и горя мало. С ним и в добрые времена много не наговоришь. А коль мама говорить не станет – худо. В такие моменты Санька чувствовала себя сиротой.
Сейчас она тоже тосковала. Что она должна делать и чего не должна? Как всё по порядку
Санька потянула Липу за собой в сени. Там они взяли по коромыслу, паре вёдер и пошли носить воду в баню. Затопили печку. Липа пошла домой, за чистым бельём, а заодно позвать свою двоюродную сестру, Олю Старчикову, дочку родного Липиного дяди, Павла Афанасьевича.
Крёстная сказала – мало подружек, надо кого-то ещё позвать. Саньке и дружить-то шибко некогда было. Даже с теми, с кем зимой встречалась в доме у Липы, когда собирались на вечёрки. В богатые дома народу помногу собиралось. К Митриным приходило столько, что не протолкнуться. Артемий на гармошке играл забористо. Его дружок, Макар, на балалайке. Весело было. И пели, и шутили, и плясали. Но попели, порукодельничали, повеселились да и разошлись на месяц – другой. А с весны по осень и вовсе не виделись. Как тут дружить? Вот с Липой на заимке вечеровали часто. И в дом к ним Санька бегала помогать. Липа тоже прибегала помочь Саньке по хозяйству. Иногда к Митриным приходила Оля. Правда, поначалу она никак Саньку за ровню признавать не хотела. Уж очень Оля горделивая была, шибко высоко себя несла. Но потом, глядя на Липу, на то, как к Саньке относятся Степан Афанасьевич с Пелагеей Семеновной, увидев Саньку в деле, её вышивки и вязание, попробовав её пирогов, снизошла до разговора. А когда узнала, что мама у Саньки хорошая портниха с дорогой немецкой швейной машинкой – и вовсе подобрела.
Мама шитья много никогда не брала. Но уж если брала, то шила очень хорошо, и фасон выбирала всегда по фигуре. Санька порой ей помогала – строчила самые простые швы. Известно, без хорошей портнихи девице на выданье никак не обойтись.
Косы у девок чуть не до колен. И толщиной чуть не в руку. Чтоб такую длину да толщину промыть да прочесать, надо очень постараться. Липа принесла душистое мыло и щелок специальный для волос. Сначала щелоком три раза намазывали да смывали, а потом ещё мылом душистым, для запаху. После ещё чуть не час расчесывали друг друга, да путанки разбирали. За распутыванием волос разговаривали. Оля заговорила о свадьбе:
– Ночевать-то к Самановым пойдёте?
– Знамо дело. Куда ж ещё?
– Не хочу хаять твоего жениха, Санька, но… похоже, первой брачной ночи у вас не будет, – томно потягиваясь, сказала Оля. Липа ниже наклонила над шайкой голову и принялась полоскать уже чистые волосы.
– А какая ж она будет, коль нас уже обвенчают и мы с Андреем уже в законном браке будем? – удивилась Санька.
– Ну, чё ты дурочку-то валяешь? Ты же понимаешь, про что я говорю? – свысока произнесла Оля.
– Ну, и про чё?
– Не понимаешь?!.
– Про то, что спать вместе придется? И что?..
– А то! Твой Саманов должен будет… а он… А ты… – Оля с раздражением на дурость Саньки зашептала ей на ухо то, что вслух произнести не могла, несмотря на всю свою нахрапистость. Санька сначала слушала краем уха. Потом её глаза расширились, лицо, и так румяное от банного пара, вовсе сделалось багровым. Она смотрела на Липу, но та склонила голову над шайкой: то ли умывалась, то ли слезы утирала. Тогда Санька уставилась на Олю. Та покивала ей в знак подтверждения всего сказанного и снова зашептала.