Подарок старой повитухи
Шрифт:
Трясли перины, хлопали ковры и шубы, стирали всё подряд. Нанятый подросток – Евсей – уже третий раз вез на телеге корзины мокрого белья на реку, где его полоскали бабы. Весь двор и огород был увешан простынями, наволочками, пододеяльниками, подштанниками да исподними рубахами. Дня через два по дому стоял стук, будто гвозди заколачивали в шесть рук. А это работницы отбивали да прокатывали рубелем стиранное, намотанное на скалку. Санька укладывала чистое, отглаженное белье в сундуки, укладки, вешала в шкапы. При этом зорко просматривала его на наличие прорех, недостатка пуговиц и других важных частей.
Никифор Фадеич такого не видел со времен смерти его жены. Конечно, жена его была гораздо слабее и тише Саньки, но порядок в доме держала. А Санька… «Это ж Кутузов в юбке!» – одобрительно делился он с соседями.
Теперь в доме установился порядок, по которому снизу, из мастерской, в верхние комнаты можно было войти только через баню, и только переодевшись. Завтрак, обед и ужин были строго по времени, и опаздывать было нельзя – Санька сердилась. Но никто и не думал опаздывать. Новая хозяйка варила, пекла, жарила так, что запахи задолго до приглашения к столу уже держали всех домашних за носы. Все только и ждали своего часа, нетерпеливо прислушиваясь к бою больших часов в зале, и затаив дыхание, считали удары. Обед был ровно в двенадцать. А после обеда все сидели за столом осовевшие, разморённые.
Бабы – помощницы, кроме еды, получили по полтора рубля деньгами. Евсейка получил рубль, да старую Андрееву одежду, из которой он давно вырос. Так она и валялась на чердаке, сваленная с другим хламом. Санька не побрезговала всё перебрать, дельное постирать и отгладить, что на тряпки годилось – располосовать. А никуда не годное по уму надо было старьёвщику отдать, да некогда было его искать. Потому Санька велела всё вывезти в лес и сжечь. Этим Никифор Фадеич занимался. Из дельного – добрые рубахи, портки, полушубок – теперь с радостью приняли Евсей с матерью.
Санька, как и мечтала, развесила милые уютные занавески во всех верхних комнатах – где шёлковые, где ситцевые. В погреб, большой, но сначала захламлённый, Санька, после тщательной уборки, наставила банок с вареньем и соленьями (мама поделилась, у Чеверёвых этого добра всегда было с избытком). Туда же привезли от родителей кругляши масла коровьего, бутыли льняного масла, муки три мешка, сахару мешок, большую банку меду и всяких приправ для печенья.
Она была в своей стихии. Работа поглощала её без остатка, и ей казалось, что жизнь прекрасна. Приходили в гости отец с мамой. Одобрили все её перестановки и новшества. Никифор Фадеич не мог нахвалиться невесткой. Липа только обещалась, но так пока и не пришла.
Одно было тревожно. Андрей будто прятался от неё. И в глаза не смотрел. Боялся, что ли? Как-то она спросила Никифора Фадеича:
– Андрей за что-то на меня сердится, а за что – не пойму.
– Да за что ему на тебя сердиться?! Господи! Он до сих пор счастью своему поверить не может, вот и всё. А ты не думай про это. Лучше, чтобы он тебе на глаза попадался как можно реже. Я ему про то наказывал. Бог даст, всё образумится.
В середине апреля, когда уже лед стронулся, в воскресенье, после обеда Никифор Фадеич отправился по санному делу сговариваться. У гармонных дел мастера Тагильцева трое саней ремонта требовали. Вот он и позвал свекра, чтобы тот посмотрел, оценил и сказал, сколько времени починка займет и во сколько обойдется. Чтобы готовить сани, по пословице, летом,
Обычно он брал с собой сына. И тут сказал ему, чтобы собирался. Но Андрей отказался:
– Дурно мне, батя. Не могу я идти никуда.
– Подступает?
– Нет. Не в этом дело. Ты иди один. Я просто отлежусь.
– Ладно. Только не выходи никуда. Особенно Саньке не показывайся.
– Угу.
Санька из окна своей комнаты видела, как Никифор Фадеич вышел за ворота и пошёл вниз по улице. Она решила довязать кружева на круглый столик в горнице, на котором стоял большой медный самовар на подносе. Под этот поднос и нужна была круглая кружевная салфетка. Она её вот уже полторы недели вязала. Осталось всего несколько зубчиков – и салфетка готова.
Углубившись в счет петель, Санька не обратила внимания на вошедшего в комнату Андрея. А когда подняла голову и увидела мужа – насторожилась. Андрей стоял у порога, прямо и дико глядя на неё.
– Ты чего?.. Тебе плохо?..
– Да, мне плохо.
Санька отложила вязание, встала.
– Скажи, чё делать надо. Давай, я за дедом Петром сбегаю.
Дед Петр жил через четыре дома от Самановых и был в молодости коновалом. Но и людям часто помогал вполне удачно. Андрея знал с рождения и не раз помогал ему в приступах, благодаря обретенным знаниям и ловкости.
– Нет, никого звать не надо. Нравится тебе у нас?.. Живешь, командуешь. Батя говорит: «Кутузов в юбке». Всем хороша: и домовитая, и честь блюдешь. А долги когда отдавать будешь?
– Какие долги? – не поняла Санька.
– Супружеские. Ты теперь жена мне, помнишь? И должна делать то, что я тебе скажу.
Он подошёл ближе. Санька отступила к стене. Она видела, как тяжело дышал Андрей, как раздувались его ноздри и как он смотрел на неё в упор дикими тёмными глазами. У неё тоже всё затрепыхалось внутри.
– Давай сядем и спокойно поговорим, – дрогнувшим голосом предложила она.
– Не о чем говорить.
Андрей схватил её за талию, потянул к кровати. Санька схватилась за большое деревянное кресло. Оно поехало по полу, собирая пестрые половики. Андрей оторвал её руки от кресла, толкнул его, и оно завалилось набок. Он поднял Саньку и поволок дальше. Дотащив до кровати, бросил её на гору подушек, которые венчали нарядно заправленную постель. Подушки повалились на пол. Санька хотела встать, но не могла, запутавшись в тюлевой накидке с подушек. Пока она возилась с ней, Андрей сбросил с себя одежду и начал рвать с неё.
Частые пуговицы ситцевого платья под горло тут же осыпались с неё упругим дождём. Верх платья распахнулся и Андрей увидел тонкую сорочку на узких кружевных тесёмках, приподнятую на округлой, налитой девичьей груди. Он тут же рванул сорочку вниз, и тонкая тесьма легко порвалась. Сорочка упала, обнажив Санькину грудь полностью. Рукава с плотными манжетами не давали платью упасть на пол, и она, спутанная по рукам и ногам, не могла ни убежать, ни отбиться.
Андрей, абсолютно голый, во всей красе, от которой Санька просто впала в ступор, лихорадочно укладывал ее на кровать. Её руки оказались на животе спутаны платьем. Это мешало Андрею. Он принялся стягивать рукава. Справившись с ними и сняв его совсем, отбросил платье к порогу.