Подчини волну!
Шрифт:
– Профессор, - поднял руку все тот же дотошный пацан.
– Я понимаю, эксперименты запретили. Но что сделали с уже живущими акшара?
– А вот тут мы подходим к той самой морально-этической проблеме, о которой я говорил. До того, как гнойник недовольства генномодифицированных людей созрел, они считались такими же гражданами, как и все. Заговорщиков и зачинщиков, естественно, покарали по закону. Но где гарантии, что поймали всех? Где гарантии, что те акшара, которые не участвовали в бунте, никогда не устроят новый заговор? Куда девать оставшихся? Понятно, что к силовым
– И что же предприняли власти?
– не отставал «ботан».
– Кто знает, что было сделано на самом деле, - развел руками профессор.
– Считается, что каждый акшара в течение всей своей жизни находился под наблюдением. Их более или менее успешно социализировали. А потомства они иметь не могли - эксперименты-то, посвященные наследственности, были в зачаточном состоянии. Но, так или иначе, а акшара служат нам постоянным напоминанием о том, насколько опасны и неоправданы попытки взять на себя роль Бога!
***
Вейр, открыв дверь смотровой, обернулась к Каркуну.
– Я ничего не знаю о физиологии акшара. Я понятия не имею, чем и как вы отличаетесь от людей...
– Зашибись!
– отзывался «темный», стоящий с боку от нее.
– Сколько времени прошло, а мы все «нелюди».
– Простите, - вполне искренне извинилась доктор, действительно не собирающаяся никого унижать, - я имела в виду, генномодифицированные люди...
Один из мужчин, занесший раненного внутрь, заглянул ей через плечо, нависнув сверху, как скальный выступ. И медленно, как показалось доктору, нарочито медленно, отправил в пасть пару подушечек жвачки. Говорил он также медленно:
– Детка, иногда лучше жевать, чем говорить...
– Оставьте ее в покое, - прокаркал хриплый, - дамочка, сделайте все, что можете. И - Дева Непорочная!
– хватит тянуть время. Мое терпение не резинка...
– он кашлянул, будто смутившись, - не резиновое оно.
И вот только тут Вейр стало страшно. Не до потери сознания и дрожащих рук. Но под ложечкой противно и тоненько засосало. Она осознала, что сам процесс перехода от жизни к смерти ее не пугает. Против него доктор ничего не имела. А вот ждать, когда это дело будет запущено - страшно. И еще до нее дошло, что ожидание может стать и болезненным. Вот этот самый громила, старательно пытающийся быть вежливым, может сделать его очень болезненным.
Доктор вытерла о юбку взмокшие ладони и шагнула в смотровую, старательно глядя перед собой. Как и всякий нормальный человек, ожидание она приятным не считала. Как и боль.
Проектировщики кресла, хоть и современного, с контролируемыми размерами, все-таки, рассчитывали на детей, а не на здоровенных мужиков, сравнимых ростом с баскетболистами. И раненый свешивался с него, как осьминог со стола шеф-повара - все конечности в стороны. Впрочем, пожалуй, ему было все равно. Когда находишься без сознания, не до удобства.
А вот тот факт, что он не приходил в себя даже тогда, когда его таскали, настораживал. Первое правило оказания экстренной помощи: осмотри тех, кто молчит. Если у пострадавшего хватает сил орать, то, скорее всего, ничего серьезного с ним не случилось. А вот если он лежит в «отключке» - дело плохо.
Раздеть парня, конечно, никто не удосужился. Пришлось Вейр самой и кресло в кушетку раскладывать, и инструменты из автоклава доставать. Пальто на пациенте она просто распахнула. Потому что сшито оно была из материала, здорово смахивающего на натуральную кожу - ножницы его не брали. А вот водолазку под ним доктор просто разрезала. Ткань была мокрая насквозь. Видимо, кровил раненый изрядно.
Стянув к бокам лоскуты, Вейр цокнула языком. Интуиция, имеющаяся у каждого хорошего врача, с самого начала приговаривала, что ничего хорошего она не увидит. Но реальность превзошла все ее ожидание. Одна пуля сидела у парня в плече - оттуда кровь и натекла в рукав. А две - в животе, пониже ребер. И вот это было совсем плохо.
– Все, что я могу - это перевязать. Приостановить кровотечение, обезболить пожалуй найду чем. Но ему надо к хирургу и срочно, - врач подняла голову, глядя прямо на командира и пытаясь всем своим видом убедить, что она говорит правду, только правду и ничего кроме правды.
– Могу помочь при транспортировке. У меня есть закись азота. Я, конечно, не анестезиолог, но, думаю, с дозировкой справлюсь.
– Что такое закись азота?
– прокаркал хрипун.
– Наркоз. Мы его используем для хирургической стоматологии...
– Вейр потерла лоб, - веселящий газ.
– Действуйте, - кивнул головой командир.
Пистолет он свой так и не убрал, продолжая похлопывать им по бедру. И доктору казалось, что именно от этого навязчивого движения у нее начинает мерзко, тошнотворно ломить висок.
Но кое-как с работой она справились. Конечно, пациент не применил осложнить ей жизнь. Когда она заливала пластырем последний тампон, парень вдруг резко, как манекен, открыл глаза, вздохнул судорожно, толчками пропихивая в горло воздух. И схватил Вейр за руку.
– Не уходи, - даже не сказал, а потребовал он. Абсолютно ясным и четким голосом. Словно это не в нем три дырки было.
– Не уйдешь?
Доктор молчала, ненавязчиво пытаясь освободить запястье, которое сжало, будто тисками. Как успокаивать умирающих террористов, у нее опыта не было.
– Я тебя не вижу.
Парень с силой, которой Вейр от него не ожидала, потянул доктора на себя. Ей пришлось опереться рукой на край кресла, чтобы не упасть на раненного.
– Бес... Не уйдешь?
– снова потребовал он.
Глаза у него были желтые - нечто среднее между темным медом и янтарем - не слишком человеческий цвет. На правом нижнем веке синела колючая вязь татуировки. Напряженно хмурящиеся брови зажали на лбу складочку. А вот губы с запекшейся корочкой, очерченные четко, как у модели, были, почему-то, расслаблены.
– Н-нет, - пролепетала доктор и, спохватившись, добавила увереннее.
– Я никуда не денусь.
– Хорошо, - вздохнул парень и отключился, забыв выпустить ее руку.
Пришлось разжимать его пальцы самостоятельно.