Подъем

Стасина Евгения

* * *

Даже спустя десять лет я не смогу объяснить зачем иду на улицу, осознавая, что мне не избежать разговора с Машиным мужем. Не имеет значения, сколько времени утечет, даже умудренный старостью и внушительным багажом пережитых событий, я никогда не сумею понять, для чего остановился в паре шагов от человека, неспешно выдыхающего дым в пространство. Люди не меняются. В этом я сегодня убедился на собственном опыте. Чтобы я ни говорил о выводах, осознаний и принятии собственной неправоты, внутри я все тот же эгоист, жуткий собственник и ревнивец, терзаемый жгучей обидой на себя самого и судьбу в целом, что вынужден наблюдать, как женщина, которая когда-то всецело мне принадлежала,

теперь с такой теплотой смотрит на другого. Я не имею права желать стереть его в порошок, ведь она уже давно не моя, но совладать с учащенным сердцебиением, возникающим сразу же, как только она касается своего мужа, я не в силах. Тошно и невыносимо видеть, как ее губы касаются его щеки, как волосы, все так же отдающие золотом на свету, спадают на его плечи, невесомо скользя по его щеке.

— Сигарету? — видимо, я слишком долго молчу, смеряя Титова тяжелым взглядом, чем вызываю недобрую ухмылку на его лице.

Я не отвечаю, лишь увереннее расправляя плечи, и лениво достаю из пиджака пачку, наверное, излишне театрально прикуривая.

— У тебя какие-то проблемы? — беру инициативу в свои руки, пока Сергей отбрасывает бычок в урну, и спрятав руки в карманах брюк, режет меня сталью во взгляде.

— Ты моя проблема, — отвечает спокойно, не двигаясь, лишь немного склонив голову набок.

— Интересно. Что-то не помню, чтобы наши интересы пересекались. Или ты решил освоить автомобильный рынок?

— Не делай вид, что не понимаешь, о чем я. В бизнесе я бы тебя раздавил, даже не потрудившись узнать твое имя.

— Да что ты? Тогда, для меня большая честь осознавать, что пусть и не в рабочих вопросах, но ты признал во мне достойного конкурента, — саркастично выгнув бровь, я вновь подношу сигарету к губам.

— Конкурента? — отмерев, Титов поднимает голову вверх, смеясь, и заставляет меня вздрогнуть от металла в голосе. — Ты скорее моя головная боль. Лезешь во все щели, раздражая своим присутствием. Звонишь моей жене, ходишь в ее магазин, как на работу, подвозишь…

— Так, тебя это задевает? Прости, но тут я твоего разрешения спрашивать не стану, — завожусь от неприкрытой угрозы в его взгляде. Не думая, подхожу ближе, бросая слова, которые слетаю с губ скорее от безысходности, от невозможности все исправить и отмотать пленку назад, чтобы никогда не терять семью. Из желания, глупого, эгоистичного, заставить его помучатся так, как я терзался пятью минутами ранее. — Боишься? Вдруг она решит уйти ко мне? Ведь первая любовь, она самая сильная, не так ли? Переживаешь, что вспомнит, как хорошо ей было со мной?

Сергей меняется на глазах. Крепче сжимает челюсть, делает шаг и, глядя в мои глаза с нескрываемым презрением, бросает:

— Нет. Боюсь, что она забудет с какой легкостью ты предаешь своих близких, как в погоне за юбкой плюешь на собственного сына, оставляя женщине, которая помогла тебе подняться вверх жалкие объедки.

Я бью его раньше, чем успеваю осмыслить сказанное, а спустя какую-то жалкую секунду, оказываюсь прижатым к каменной кладке фасада дорого ресторана, от дверей которого к нам уже мчатся охранники. Чувствую, как из носа льет кровь, но от этого лишь сильней завожусь, поддаваясь первобытным инстинктам. Ни один участник драки не сможет вам рассказать сколько времени он потратил на схватку с соперником, но в деталях сумеет поведать сколько ударов успел нанести. Я смог ударить его только дважды, кажется, разбив лишь губу на его разъяренном лице. Когда два огромных амбала с золотистыми бейджиками на пиджаках, едва сдерживая разгоряченного мужчину, умудряются с трудом оттащить его в сторону, я сплевываю на асфальт кровавую слюну, отчетливо расслышав предупреждение:

— Если еще раз ты к ней подойдешь, я тебя убью.

Мне не двадцать. Черт, мне даже не двадцать пять, а я кидаюсь с кулаками на

человека, вызывающего во мне дикое чувство брезгливости. Это нелепо, спускать всех собак на того, с кем не имеет смысла бороться. Я знаю, что отныне он участник совместных семейных праздников, знаю, что не должен вести себя так, как веду, но есть что-то, не поддающееся контролю. Что-то, с чем ты не в силах совладать… Его ухмылки, его взгляд с поволокой превосходства, его беззастенчивые разглядывания моей жены, и странная убежденность, что он сумел уверить каждого в своем намерении поменять жизнь к лучшему. Я не верю ни на секунду, что он способен изменится, даже на сотую ее долю не допускаю мысли, что он встал на путь исправления. И знаю наперед, что он не просто так обхаживает Машу, прикрываясь желанием наладить отношения с той, что когда-то подарила ему ребенка. Неважно, понял ли он уже, кого так глупо променял на симпатичную обертку, но в том что рано или поздно в нем зародится желание вернуть пущенную под откос жизнь, сомневаться не приходится.

— Что ты устроил? — с порога, бросив шубу на кресло, Маша зло сверкает глазами, огонь в которых не составляет труда разглядеть даже в темной гостиной. Я отставляю бокал на стол, потирая ссадину на скуле, после чего начинаю разглядывать потемневшие костяшки, что довольно трудно сделать, когда комната погружена во мрак, и лишь свет с улицы льет в окно.

— Сережа! — щелкнув выключателем, жена нервно произносит мое имя, и едва зажженные лампы прогоняют прочь липкую темень, впивается взглядом в мое лицо. — Вы подрались?

— Зачем спрашиваешь, если уже знаешь ответ?

— Это был день рождения его матери! Там были дети! Чем ты, вообще, думал? — я никогда прежде не видел ее такой, и с удивлением подмечаю, что даже ругая Сему за тяжелую провинность, она не выглядит настолько устрашающей.

— Ты, вообще, соображал, что делаешь?

— Да. Как и твой Андрей. Его ты тоже отчитала?

— А должна была?

— Наверное. Вы же теперь приятели? Вместе разъезжаете по городу…

— Так вот в чем дело? — не дает мне договорить, недовольно качая своей головой. — Светлана Викторовна постаралась?

— Заметь, тебя постоянно кто-то опережает. Ты ведь за две недели, так и не нашла свободной минутки, чтобы рассказать, как твой бывший муж тебя подвез, — я сбрасываю с пиджак, морщась от ноющей боли в запястье, и теперь наблюдаю за сменой эмоций на лице супруги.

— Да это глупость! Какая разница с кем я приехала?

— Большая. Или я теперь могу смело подвозить своих сотрудниц? Или бывших любовниц?

— Ты мне не доверяешь, ведь так? Считаешь, что я способна на предательство? Что ты молчишь? — явно балансируя на грани, она с трудом сдерживает слезы, пока я, пялясь в пол, допиваю свой коньяк. — И что же мне делать, Сергей? Вычеркнуть его из Семкиной жизни? Увезти на край света и пресечь их общение?

— Я лишь просил прекратить ваши встречи.

— Ты говоришь так, словно я провожу рядом с ним все свое свободное время!

— А я уже и не знаю! — встаю, засунув руки в карманы, и говорю слишком громко, отчего она вздрагивает и неуверенно потирает оголенные плечи. — Не знаю, чем ты занимаешься. Не знаю с кем видишься. Ведь ты у нас независимая, не считаешь нужным делиться со мной подобным!

— И что дальше? Что будет дальше, если ты так на все реагируешь? Будем из раза в раз устраивать мордобой, а потом с пеной у рта доказывать свою правоту? Он мне не нужен! — подойдя ближе, она вцепляется в мою рубашку, словно разговаривает с умалишенным, до которого никак не может достучаться. — Я ведь с тобой! И я счастлива, так как никогда в своей жизни. Да, я его любила. Да, я прожила с ним девять лет и родила ему сына. И отмотай время назад, я все равно села бы в его машину, и плевать, что в конце мне пришлось страдать. Потому что в итоге я бы встретила тебя, Сергей!