Подъем
Шрифт:
— Не совсем. Просто сказал, что хочет подарить его тебе…
— Давай ты не будешь лезть в дела взрослых?
— Я и не лезу. Просто ведь это здорово иметь свое кафе!
— Что за странная страсть к общепиту? Попроси отца попридержать его для тебя.
— Папа хочет уехать, — пожав плечами, Семен принимается разглядывать ногти на своих руках.
— То есть? — удивляюсь во второй раз за последние пять минут. — Насовсем?
— Сначала летит с дедом в Америку. Сказал, что у них мужские каникулы, — улыбнувшись, сын опускает глаза на свои ноги, у которых пес, до этого беззаботно слоняющийся
— Он звал меня с собой, но ты ведь не разрешишь мне прогулять школу?
— Нет, — я качаю своей головой и запускаю в собаку резиновую кость, отчего она подскакивает как ужаленная и проскальзывает в приоткрытую дверь, напрочь позабыв о порче мебели.
— Ладно, — тяжко вздохнув, Семен отталкивает от своей опоры и поправив задравшуюся толстовку, принимает свое поражение: никакие уговоры не помогут ему заполучить мое одобрение. — Пойду одеваться. Папа заедет через пять минут.
У Маши красивый дом. Даже высокий забор, наполовину скрывающий от посторонних глаз современное строение, не в силах спрятать всего величия и четкости линий добротной постройки. Не знаю, почему в свое время и сам не позаботился о семейном очаге, где моя бывшая жена была бы куда счастливее, могла бы разбить сад и устраивать пикники на газоне… Наверное, причина в моей зацикленности на собственных желаниях — для меня куда важнее было добиться высот в работе, нежели возится с выбором особняка.
— Привет! — запрыгнув в машину, Семен довольно мне улыбается, отбросив назад спортивную сумку. За последнее время он, кажется, стал еще выше.
— Поехали? — я поворачиваю ключ и в последний раз прохожусь взглядом по темной черепичной крыше, не забыв улыбнуться мальчишке, уже вовсю колдующего над магнитолой, в поиске нужной радиостанции.
— Вот это фингал! — потешается над моей физиономией, и я на автомате касаюсь пальцем кожи под правым глазом. — Это ведь дядя Сережа?
Я удивленно взираю на мальчишку, а он лишь бессовестно подмигивает, сверкая белозубой улыбкой:
— У него ссадина на щеке. Не расстраивайся, — приятельски хлопнув меня по плечу, Семен пускается в объяснения. — У тебя не было шансов. Ты хоть и подтянутый, но дядя Сережа боксер. Говорит, в молодости серьезно занимался.
— Отлично. Учту на будущее, — теперь тру свой побаливающий нос, пусть уже не такой распухший, как полторы недели назад, но все еще желтый на горбинке. — Думаю, через пару дней все окончательно сойдет.
— Расскажешь из-за чего вы поругались?
— А должен? Правильнее будет оставить это лишь между мной и Титовым.
— Как хочешь. Хотя, я и так догадался.
— Да что ты? — подозрительно щурюсь, отвлекаясь от дороги, и наезжаю колесом на кочку. — Черт.
— Да. Из-за мамы. С дня рождения бабушки они почти не говорят, хотя, обычно, по вечерам они постоянно о чем-то болтают…
— Так, значит, сейчас все иначе? — сбрасываю скорость, старательно следя за движением.
— Я не спрашивал маму, но мне кажется, что он ей не звонит. Уж очень она хмурая ходит.
— Ясно.
— Пап, он хороший. И очень любит маму. Хоть и говорит, что порой,
— К чему ты мне это говоришь? — удивляюсь такому замечанию, слетевшему с уст тринадцатилетнего подростка.
— Я не хочу, чтобы они ругались. Если ты сделал что-то нехорошее, из-за чего они теперь они в ссоре, может быть, тебе стоит их помирить?
— Я думал ты на стороне отца! — укоризненно бросаю, остановившись у заправки.
— Я просто не хочу, чтобы мама грустила…
Я замираю изваянием, старательно переваривая услышанное, но единственное, на что меня хватает — легкий кивок головы. Думал ли я когда-то над тем, в какое положение ставлю женщину, несправедливо мной преданную и брошенную в угоду своим желаниям? Никогда. Ни в тот момент, когда бесцеремонно вторгся в ее новую жизнь, и уж точно ни в ту минуту, когда учинил потасовку с ее супругом. В словах Семена есть доля истины — я не имею никакого права во второй раз разрушать многолетние труды той, что за все это время ни разу не поставила меня под сомнение в глазах самого дорого мне человека, сейчас с таким наслаждением поедающего шоколадный батончик, найденный в моем бардачке.
— Я заберу ее часиков в шесть? — передав дочку в руки свекрови, я ставлю на тумбу подарочный пакет, прекрасно зная, что лучше вручить его молча, если не хочу выслушать увесистую порцию ее насмешек.
— Ладно. Когда мой сын возвращается? — интересуется, заставая меня врасплох, и я очень рада, что в эту секунду стою к ней спиной, проворачивая вставленные в замочную скважину ключи. Мне не хочется признаваться, что за прошедшие семь дней он так ни разу меня не брал, предпочитая узнавать у Семена, как обстоят дела в его семьи. Мне стыдно произносить вслух, что я стушевалась и не осмелилась сделать первый шаг, и уже дважды пекла его любимый пирог, надеясь, что сегодня он, наконец, переступит порог нашего дома.
— Господи! Только не говори, что не знаешь! — как-то глумливо, еще выше задрав подбородок, произносит моя свекровь, расстегивая курточку на внучке. — Ты просто эталон женской глупости!
— Светлана Викторовна! — разворачиваюсь, предостерегающе глянув на пенсионерку.
— Что? Разве я неправа?
— Я не хочу ругаться в такой день, — вздохнув, ощущаю, как мое и без того плохое настроение стремительно падает к нулевой отметке. — Не забудьте про витамины. Они в боковом кармане сумки.
— Вам цветы, — долговязый курьер с акне на впалых щеках, кладет на прилавок букет пионов, протягивая мне ручку для росписи.
— От кого? — чиркнув в нужной строке, я не тороплюсь брать их в руки, чувствуя, как внутри зарождается подозрение: Сергей всегда дарит мне розы…
— Не могу знать, — хитро улыбнувшись, парень прячет в свою сумку планшет, поправляет на голове кепку с логотипом кампании, и, попрощавшись, выходить прочь. Нина наблюдает за мной с интересом, отложив в сторону любовный роман, и теперь в нетерпении переступая с ноги на ногу, видимо, пытаясь разгадать, отчего я заметно поникла, став обладательницей такой красоты. А я так и не решаюсь коснуться благоухающего подарка, продолжая сверлить взглядом торчащую среди бутонов картонку.