Подъем
Шрифт:
— Хочешь, я сама прочту? — явно веселиться девушка, тем самым выводя меня из ступора. Прежде, чем ее пальцы дотрагиваются до послания, я забираю со стола пионы, при этом не забывая одарить работницу легким кивком головы, в знак благодарности за участие. Лишь с грохотом захлопнув дверь своей мастерской, я укладываю цветы на стуле, не желая разбирать заваленный материалами стол, и слегка дрожащей рукой извлекаю на свет открытку, уже заранее зная, кто решил порадовать меня своим вниманием.
«Надеюсь, ты все так же любишь пионы. С праздником, Маша».
Присев на краешек деревянной столешницы, едва не
— Здравствуй, — делаю то, о чем не помышляла сегодня утром. — Нам нужно встретиться.
Я вижу, как она выходит из магазина, быстро отстукивая по сухому асфальту, освобожденному городскими службами от снежной насыпи. Она прижимает к себе цветы, и, ожидая, пока поток машин на проезжей части спадет, разглядывает баннер, сообщающий о грандиозной распродаже бытовой техники. Шагнув на дорогу, она едва не падает, зацепившись каблуком за решетку ливневой канализации, и теперь что-то бурчит себе под нос, очищая ладонью задник своего сапога. Вот она выпрямляется, небрежно зажимает букет подмышкой, желая поправить слетевшую сплеча сумочку, и, наконец, спешит к дверям кафе, видимо, до сих пор не замечая моего пристального разглядывания. Едва она оказывается в помещении, мое сердце ускоряет свой ритм, и я прикладываю уйму усилий в попытке скрыть свое нетерпение. Сколько я здесь сижу в ожидании ее появления?
— Здравствуй, — скорее бросив, чем положив, подаренный мной букет на стол, отчего блюдце из-под моей чашки с кофе чудом не падает на пол, холодно здоровается со мной. — Забирай.
— Не стану. Они твои, — одному богу известно, чего мне стоит сохранять спокойствие. — По-моему, в такой день принято дарить женщинам подарки.
— Своим женщинам, возможно. Но в нашей ситуации это точно лишнее. Мне ничего не надо, — сев напротив, она отмахивается от меню, чем явно смущает официантку, растеряно замершую рядом с нашим столиком.
— Повторите кофе, пожалуйста, — я все же перекладываю пионы к окну, и сцепив руки в замок, откидываюсь на стуле, изучая женщину, не потрудившуюся сбросить с себя куртку, тем самым давая понять, что она не предрасположена к долгим беседам.
— Чего ты хочешь Андрей? — смотрит прямо в глаза, нетерпеливо ерзая на сидении, словно готова в любую секунду броситься прочь опрометью.
— Ничего. Лишь поздравить…
— Ты понимаешь, о чем я! Ты прекрасно знаешь, что Сергей злится, но упорно продолжаешь подбрасывать щепки! Хочешь, чтобы в конечном итоге он оторвал твою голову?
— Я и вправду выгляжу таким жалким, что должен трястись, как заяц, от одного его имени?
— Ты не жалок, Андрей, — качнув головой, складывает руки на столе. — Ты испорчен. В погоне за отчисткой своего доброго имени ты не брезгуешь ничем — подговариваешь сына повлиять на мое решение, провоцируешь моего
— Неужели, я настолько тебе осточертел?
— Да, Андрей! До скрежета в зубах! Почему я должна постоянно оправдываться, если мне эти встречи с тобой и самой поперек горла? Неужели так трудно просто исчезнуть? Общайся с сыном, но не смей влезать в мою семью!
— Я не влезаю, Маш.
— Неправда! С того дня, как ты впервые мне позвонил, ты, так или иначе, воздействуешь на мои отношения с любимым мужчиной! Я не прошу многого — просто вычеркни меня, как уже сделал однажды. Иначе… — Маша обдает меня холодом и принимается рассматривать свой маникюр.
— Иначе? Договаривай, — прошу спокойно, нависая над столом. — Нажалуешься мужу?
— Нет, — она резко поднимает свой взор ко мне, и мне не составляет труда понять, что любую угрозу, которую она собирается озвучить, она намерена довести до конца. — Я расскажу твоему сыну, почему все эти годы ты пренебрегал своими отцовскими обязанностями. Пусть знает, что причина вовсе не в твоей работе, а в любви к женщине, чудесным образом ставшей для тебя куда более важной, нежели Семен. Открою ему глаза, почему на девятый день рождения ты так и не доехал до дома родителей, предпочитая утешать Риту, которая вполне бы обошлась сочувствием своей матери.
Мы молчим, не разрывая зрительный контакт. Маша тяжело дышит, и то и дело касается подрагивающими пальцами шарфика на своей шее. Яркого цвета оливы.
— Надеюсь, теперь ты все понял? — тряхнув головой интересуется бывшая супруга, и стягивает со спинки стула свою сумочку.
— Еще бы. Маша, — прошу ее обернуться и не уходить так стремительно. — Еще минуту.
— Что? — она недовольно плюхается на сидение, вконец устав от моего общества, но вместо того, чтобы испытать раздражение от такого явного пренебрежения с ее стороны, единственное, о чем я могу думать — боже, ведь стоя у стола регистрации в местном загсе, я и представить себе не мог, что когда-то мы станем настолько чужими, что этой нежной и всегда такой милой женщине будет невыносимо сама мысль, что мы дышим одним воздухом.
— Я больше не стану тебя донимать. Я купил квартиру. Переезжаю ближе к морю.
— А…
— Семен знает, — не даю ей задать такой очевидный вопрос, стараясь запомнить каждую эмоцию на ее свежем лице. — Он согласен проводить лето у меня, и я надеюсь, что ты не будешь против. Я больше не потеряю своего сына, — невесело улыбаюсь, вспомнив, как долго шел к его прощению. — Буду прилетать на каждый важный матч и дни рождения.
— А бизнес?
— Бизнес, — теперь моя улыбка еще больше походит на болезненную гримасу. — Продаю. Точнее, почти продал. Антон решил отойти от дел, а искать нового управляющего у меня нет желания. Поэтому я прошу не отказываться от кафе. Делай что хочешь — переоборудую и открой магазин побольше, продолжай начатое мной — неважно. Просто прими его, как компенсацию за все то зло, что я успел тебе принести. И прости.