Подход
Шрифт:
— Ну, ладно, ладно. Будетъ теб кофейникъ, не кричи.
— И чтобы полпуда керосину. Это безпремнно, и съ жестянкой…
— Охъ! громко вздохнулъ кабатчикъ. — Да это жиды какіе-то, цыгане!
— Чего ты, милый, ругаешься-то? Мы теб пользу устраиваемъ, душу свою продаемъ, а ты…
— Ладно, ладно. Привезутъ теб послзавтра керосинъ и кофейникъ вмст съ угощеніемъ и посудой. Иди съ Богомъ! Рубль получила, и иди.
Кабатчикъ ушелъ изъ кухни, гд принималъ Буялиху.
— Какъ, иди! воскликнула она ему
— Да вдь всхъ васъ, колдовинскихъ бабъ, ршилъ я послзавтра у тебя попотчевать, сказалъ кабатчикъ, остановившись. — Вдь у тебя въ дом будетъ обширное угощеніе, такъ чего жъ теб еще?
— То особь статья, а это особь статья, отвчала старуха. — Сегодня я къ теб въ гости пришла. Вотъ тоже люди-то! Шла, шла, четыре версты перла, думала, что встртятъ меня тутъ, какъ родную, на почетное мсто посадятъ, а ты даже рюмочкой водочки съ пивцомъ не хочешь попотчевать.
— Ну, садись, тутъ въ кухн къ столу. Сейчасъ теб подадутъ угощеніе. Анна Ивановна! Угости тутъ вотъ одну колдовинскую гостью, вызвалъ кабатчикъ изъ комнатъ свою жену.
Буялиха сла къ столу, видимо недовольная пріемомъ кабатчика. Выпивъ два стаканчика водки и закусывая вареной говядиной съ горчицей, кабатчиц она говорила:
— Вдь вотъ мы для васъ какъ стараемся, чтобъ заведеніе вамъ открыть у насъ въ Колдовин, а муженекъ твой этого и не чувствуетъ. Шла я сюда, такъ думала, что онъ меня и чайкомъ, и кофейкомъ, и съ медомъ, и съ вареньицемъ, и съ постнымъ сахарцемъ…
— Да чаемъ я тебя напою и сама съ тобой попью. Вотъ закуси только сначала, отвчала кабатчица.
— Милая! Ласка отъ него не та. Я сейчасъ ужъ вижу, что ласка не та. Другой бы сейчасъ и кофейку и чайку на домъ, ребятишечкамъ пряничковъ, леденчиковъ…
Кабатчица промолчала.
— Ты мн все-таки хоть какого-нибудь гостинчика на домъ дай, продолжала Буялиха.
— Да хорошо, хорошо! Пряники у насъ есть. Я дамъ теб въ карманъ, насыплю.
— Ты кофейку хоть полфунтика…
— Хорошо, хорошо.
— Какіе, милая, бабамъ платки-то будутъ дарить на пирушк? Ты не можешь мн показать?
— Да не покупали еще. Завтра мужъ подетъ покупать въ городъ. Какіе платки! Платки, разумется, обыкновенные, ситцевые.
— Какъ ситцевые? Емельянъ Сидорычъ и староста сказывали всмъ бабамъ, что шерстяные. И я тоже бабамъ говорила, что шерстяные.
— Шерстяные, шерстяные! Чортъ васъ всхъ задави! откликнулся изъ комнаты кабатчикъ.
— А ежели шерстяные, то неужели ты меня-то, голубчикъ, отъ остальныхъ бабъ не отличишь? задала вопросъ Буялиха.
— Непремнно отличу. Теб платокъ будетъ изъ рогожи, послышалось изъ комнаты.
— Вотъ, вотъ, матушка, какъ
Домой она ушла отъ кабатчика пьяная, награжденная вымаклаченными гостинцами, съ рублемъ въ карман и все-таки недовольная.
XI
Въ назначенный для бабьей вечеринки въ Колдовин день, къ полуразвалившейся изб Буялихи подъхалъ цлый возъ съ ящиками пива, боченками водки, посудой и закусками. На возу сидлъ работникъ кабатчика Аверьяна Пантелеича, за возомъ прыгали деревенскіе ребятишки, били въ ладоши и припвали:
— У Буялихи пирушка будетъ! У Буялихи пирушка будетъ!
Работникъ пріхалъ съ возомъ и не разгружался. Онъ остановился у воротъ и закурилъ трубку. Къ возу за ворота выбжала Буялиха, уже полупьяная.
— Что жъ ты не вносишь въ избу ящики и боченки-то? спрашивала она.
— Аверьяна Пантелеича дожидаюсь. При самомъ разгрузка будетъ, отвчалъ работникъ кабатчика.
— Керосину привезъ?
— Привезъ, привезъ. Всего привезъ.
— Такъ давай мн скорй. Надо лампы заправлять.
— Все при хозяин. Таковъ приказъ мн былъ.
— Дай хоть пива-то парочку… протянула Буялиха руку къ ящику.
— Не вороши, не вороши… Не велно до самого трогать, отстранилъ ее работникъ.
— Ну, иродъ же твой хозяинъ! Я ему избу свою подъ пиръ отдаю, хлопочу, бабъ уговариваю, а онъ запрещаетъ. Я хозяйка здшней избы, я Буялиха, сама Буялиха. Можетъ быть, кому другому не велно выдавать, а не мн.
— Никому не велно.
Вышелъ за ворота сынъ Буялихи — молодой парень съ опухшимъ лицомъ и синякомъ подъ глазомъ.
— Сколько вина-то привезъ? спрашивалъ онъ работника, подбоченившись.
— А это ужъ самъ хозяинъ отпускалъ. Самъ и приметъ.
— Въ боченкахъ только, или есть и сороковки?
— Все есть.
— Дай сороковочку. Я хозяинъ здшній.
— Никому ничего не велно давать. Прідетъ, такъ у него спроси.
— А коли такія ваши слова, то мы и въ избу къ себ не пустимъ — вотъ что.
— Врешь. Впустишь.
Работникъ продолжалъ посасывать трубку.
— Ну, ладно же, черти! Покажу я вамъ, коли онъ и меня не уважаетъ, погрозился сынъ Буялихи, жадно смотря на возъ съ бутылками.
— Уйди ты! Не вертись тутъ! кричала на него Буялиха. — Пьяница…
— Сама такая же.
Подходили бабы и спрашивали Буялиху:
— Привезли ужъ угощеніе-то? Стало быть, можно и приходить къ теб?
— Вечеромъ, вечеромъ, умницы, приходите, когда стемнетъ, а раньше не слдъ.
— Платки-то тутъ? Въ возу? Покажи-ка, какими платками онъ насъ дарить будетъ.
— Не ворошите, не ворошите въ возу! Нтъ тутъ платковъ.
Вскор въ маленькой купеческой телжк подъхалъ и самъ кабатчикъ. Лицо его сіяло.