Подход
Шрифт:
— Вотъ поэтому я къ теб и пріхалъ на поклонъ. Ты краснобай, говорятъ, на міру, гуторить мастеръ, зубы заговаривать.
Емельянъ Сидоровъ самодовольно погладилъ бороду и сказалъ:
— Ты пои больше, всхъ пои.
— Да я радъ всей душой, но есть тоже люди супротивные. Вотъ, напримръ, сейчасъ Антипъ Яковлевъ. Я къ нему всмъ сердцемъ, съ низкимъ поклономъ… «Желаю, говорю, благоустройство вашей деревн», а онъ…
— Этотъ зажрался, этотъ себ цны мры не знаетъ. Да ужъ на что теб: сыновья у него по сорока лтъ мужики,
— Голубчики, порадйте! Въ долгу не останусь, ей-ей, не останусь! воскликнулъ кабатчикъ. — Вдь я изъ-за чего хлопочу? Просто неловко такой большой деревн безъ питейнаго заведенія быть. Теперича, пріхалъ къ кому гость, сродственникъ, нужно его попотчевать — неужто за четыре версты за бутылкой пива бжать? А ближе у васъ нтъ. А родины, а крестины? А помянуть за упокой? А икон въ своей часовн празднуете? Какъ тутъ быть? Вотъ я и задумалъ предложить міру двсти рублей въ годъ. Мстоположенія вашего мн немного надо. Саженъ двсти квадратныхъ на пустыр отведете близъ дороги, я и доволенъ, а міру за все это происшествіе двсти рублей… И потомъ черезъ десять лтъ домъ вашъ.
— Ты вина побольше на сходку приволоки — вотъ это будетъ врне, училъ Емельянъ Сидоровъ кабатчика.
— Пятью ведрами могу поклониться, шестью, семью даже.
— На сходку и пяти ведеръ достаточно, а ты раньше подпаивай, подпаивай такъ, чтобы дня за три ужъ въ туман ходили.
— Ничего, голубчикъ, не пожалю, только бы мужички православные меня поняли. Теперича кто изъ вашихъ ко мн на постоялый въ Быково зайдетъ — вс гости дорогіе, всмъ по сороковочк съ закуской… А на сходку шесть ведеръ.
— Ты лучше мн и старост отдльно по полуведру, а на сходку пять ведеръ. И съ пяти ведеръ облопаются, ежели ужъ въ туман на сходку придутъ, говорилъ Емельянъ Сидоровъ.
— Ладно, други любезные, ладно. Какъ только дло оборудуется — по ведру даже пришлю.
— Нтъ, ты раньше… Ты такъ пришли, чтобъ мы передъ сходкой могли нашу голтепу твоимъ виномъ поить, а ужъ посл приговора-то ты особо по четверти хорошей, сказалъ староста.
— По четверти мало. Что намъ четверть! возразилъ Емельянъ Сидоровъ. — Тогда по полуведру и по ящику пива. Согласенъ?
Кабатчикъ посмотрлъ на него пристально.
— Да вдь я, милый человкъ, теб переднія колеса… сказалъ онъ.
— Колеса само собой. Да вотъ еще что… Ты бабъ, бабъ нашихъ одари. Он на сходку хоть и не ходятъ, а противъ кабака галдть могутъ не хуже Антипа Яковлева съ сыновьями. Вотъ, напримръ, моей баб хорошій мдный кофейникъ. Давно ужъ она у меня кофейникъ клянчитъ.
— Бабамъ я хочу пивное и сладостное угощеніе сдлать на какой-нибудь вечеринк, подъ видомъ того, что я себ юбилей справляю. Я ужъ говорилъ старост.
— Это само собой,
— Что жъ, можно и кофейникъ, только бы хорошему длу быть, согласился, глубоко вздохнувъ, кабатчикъ.
— Да и не одной моей баб. А вотъ у насъ есть вдова Буялиха… Родственница она мн. Баба, ой-ой, какая голосистая! И сынъ при ней пропойный… Она на всхъ перекресткахъ будетъ противъ кабака звонить, такъ заткни ей глотку сапогами для дочери, что ли. Для дочери сапоги, ну, а ей хоть ситцу на платье.
— Я думалъ, благодтели, всмъ бабамъ, которыя на вечеринк будутъ, по платку.
— То особо. А ей сапоги для дочери и ситцу для самой. У ней можешь и бабью пирушку-то устроить. Давай сейчасъ пять цлковыхъ мн. Я живо ее подговорю и утрамбую… проговорилъ Емельянъ и, протянувъ руку, прибавилъ: — Выкладывай пятерку-то.
Кабатчикъ опять удивленно посмотрлъ на него.
— Постой… Да вдь теб я колеса, мдный кофейникъ, ведро вина… сказалъ онъ.
— А что жъ изъ этого? Надо и деньгами за хлопоты. За то ужъ я за тебя на первый сортъ говорить буду.
— Такъ-то оно такъ, но все-таки…
— Чего: все-таки? Ты лучше у міра ужиль. Ты вотъ хотлъ міру семь ведеръ, а мы говоримъ: пять. Давай, давай, не стыдись.
— Да вдь вамъ по ведру, такъ т же семь.
— Можетъ быть и не по ведру придется съ тебя, а больше. Надо, чтобъ и голтепа, и исправные мужики теб славу пли, а то никакого проку не будетъ. Ты знаешь ли, у насъ міръ-то какой? Троимъ торговцамъ уже въ кабак отказали и помолились даже, чтобъ никому ужъ не разршать и даже не разговаривать объ этомъ на сходк. А теперь нужно міръ побороть. Давай пятерку, давай.
Кабатчикъ вздохнулъ, ползъ за голенище, вытащилъ оттуда бумажникъ изъ синей сахарной бумаги и выложилъ передъ Емельяномъ Сидоровымъ пять рублей.
У старосты разгорлись глаза и онъ произнесъ:
— Давай и мн, коли такъ, пять рублей. Я начальство.
— Да вдь съ тобой я ужъ условился, что посл всего происшествія поклонюсь теб.
— То особо. А это впередъ, въ задатокъ, чтобы крпче было.
— Э-эхъ, господа! Да вдь еще конь даже у насъ не валялся насчетъ питейнаго-то заведенія, а вы…
Кабатчикъ кряхтлъ.
— Давай, давай… Чего ты, въ самомъ дл, жалешь пятерки-то? Вдь тысячи наживать будешь въ кабак-то.
Пришлось дать пять рублей и старост.
Жена Емельяна Сидорова внесла самоваръ и поставила на столъ.
VII
Бутылка водки уже почти была допита, когда въ окно избы кто-то постучался и крикнулъ:
— Войти побесдовать можно?
Емельянъ Сидоровъ взглянулъ въ окошко и произнесъ:
— Терентій Ивановъ тамъ. Охъ, пронюхалъ ужъ. подлецъ, что тутъ за музыка! А не пригласить нельзя. Дло попортить можетъ. Войди, войди… поманилъ онъ стоявшаго у окна.