Подкидыш
Шрифт:
Монахиня покачала головой.
–Скорее, пожалуй, мне кажется, что Он за что-то меня наказывает. Наверное, за то, что я живу здесь и хожу к мессе, как все, но тем не менее чувствую себя проклятой, ибо наделена непокорным сердцем.
–И много тут таких, как ты? Кто оказался здесь против собственной воли?
–Кто знает? Кто знает, что думают люди, что творится у них в душе, если они день за днем проводят в молчании и молитвах? Если они покорно исполняют волю Господа, если ходят, как полагается, к мессе, если поют псалмы, как им приказано свыше? Нам ведь не разрешается даже разговаривать друг с другом в течение дня; вслух мы можем разве что повторить данное нам приказание или же помолиться. Кто
Она говорила так горячо и так разумно, что Лука в очередной раз убедился: этот монастырь действительно полон неразрешимых тайн. Он чувствовал, что больше не может задавать ей бессмысленные вопросы, и предпочел действовать: взял чистый листок бумаги и попросил:
–Пожалуйста, приложи к этому листку руки – сперва правую, а потом левую.
У нее был такой вид, словно ей очень не хочется этого делать, но все же она подчинилась его просьбе, и оба они с ужасом уставились на два аккуратных кровавых отпечатка треугольной формы, оставшиеся на бумаге; вокруг них были видны более бледные очертания ее перепачканных кровью ладоней.
–Брат Пьетро тоже должен увидеть твои руки, – решил Лука. – Тебе придется все же зайти в нашу рабочую комнату, чтобы он смог записать твои показания.
Он ожидал, что она станет возражать, но она лишь покорно склонила голову в знак согласия.
–Тогда завтра с утра первым делом приходи туда, где мы ведем допросы, – сказал Лука. – Сразу после хвалитн.
–Хорошо, – легко согласилась она и, открыв дверь комнаты, выскользнула на галерею.
–Как твое имя, сестра? – спросил Лука, бросившись следом за нею, но она уже исчезла. Только тут до него дошло, что ни в какую комнату для допросов она не придет и никаких свидетельских показаний давать не будет. А он даже имени ее не узнал!
После хвалитн Лука с нетерпением ждал ее, но она так и не пришла. Он так на себя разозлился, что даже не смог объяснить Фрейзе и Пьетро, почему никого не желает видеть, а просто сидит в отведенной ему комнате за столом, распахнув настежь дверь и разложив перед собой бумаги.
В итоге Лука сообщил, что ему необходимо проветрить мозги, и отправился на конюшню. Одна из служительниц-мирянок как раз убирала в стойлах, так что сразу же вывела Луке уже оседланного коня, и он уже в который раз удивился, что здесь даже самую тяжелую работу выполняют женщины. Он слишком долго прожил в мире, женщин вообще лишенном, и ему было странно видеть все это. Собственно, женщины в монастыре вели вполне самодостаточную жизнь, со всем справлялись сами, даже мессы сами служили, и мужчины здесь никогда не бывали, если не считать приходящего священника. Тем сильнее Луке казалось, что он оказался не в своей тарелке. Эти женщины жили тесным сообществом и так, словно мужчин вообще не существует на свете, словно Господь их и не создавал и не приказал им стать в мире хозяевами и повелителями. Да этим женщинам совершенно никто и не был нужен, а управляла ими молодая девушка. Все это полностью расходилось с тем, что Лука прежде знал и видел, и с тем, чему его учили в монастыре и потом. «Ничего удивительного, – думал он, – что здесь у меня все идет наперекосяк».
Поджидая, пока работница выведет к нему оседланного коня, Лука увидел, что к нему направляется Фрейзе на своей пегой, кое-как оседланной лошадке, и сердито ему крикнул:
–Я поеду один!
–Да пожалуйста! Я тоже поеду один, – миролюбиво ответил Фрейзе.
–Я не хочу, чтобы ты ехал со мной.
–А я с тобой и не поеду.
–В таком случае мы отправимся в разные стороны.
–Как скажешь.
Фрейзе неторопливо подтянул подпругу и выехал за ворота, с изысканной куртуазностью раскланявшись с престарелой привратницей, но она лишь мрачно на него посмотрела. Потом он остановился и дождался, когда Лука рысцой минует его.
–Я же сказал тебе, что хочу прогуляться в одиночестве!
–Именно поэтому я тебя и дожидался, – терпеливо объяснил Фрейзе. – Мне же нужно было понять, какое направление ты выберешь, чтобы уж наверняка поехать в противоположном. Хотя в лесу, конечно, могут встретиться и волки, и воры, и бандиты с большой дороги, и разбойники, так что я бы не возражал, если б ты составил мне компанию хотя бы в первый час или два.
–Ладно, заткнись и дай мне спокойно подумать, – нелюбезно буркнул Лука.
–Ни словечка, – тут же согласился Фрейзе, обращаясь при этом к своей лошадке, которая в ответ дернула коричневым ухом. – Буду нем, как могила.
Ему действительно удалось хранить молчание в течение нескольких часов, пока они ехали на север, быстро удаляясь от аббатства, от замка Лукретили и от той маленькой деревушки, что приютилась под его стенами. Они выбрали широкую ровную дорогу с примятой травой между колеями, и Лука пустил своего коня легким галопом, вряд ли замечая мелькавшие по сторонам редкие крестьянские домишки, пасшиеся в полях отары овец и ухоженные виноградники. Но к полудню, когда солнце начало припекать, Лука осадил коня и внезапно понял, что они уехали, пожалуй, слишком далеко от аббатства.
–Наверное, пора назад поворачивать, – сказал он.
–А ты не хочешь сперва немного подкрепиться? Глоток легкого пива, кусочек хлеба и ломтик ветчины? – попытался соблазнить его Фрейзе.
–Неужели ты все это с собой прихватил?
–Да, все припасы в седельной сумке. Я подумал, что прогулка может и затянуться и тогда нам, возможно, захочется выпить пивка и съесть по куску хлеба.
Лука невольно улыбнулся.
–Спасибо тебе, – сказал он. – И за то, что поесть с собой прихватил, и за то, что вместе со мной поехал.
Фрейзе кивнул, явно очень довольный собой, и свернул в сторону от дороги к небольшой тенистой рощице, где можно было укрыться от палящих лучей солнца. Спешившись, он просто перебросил поводья через седло, и его послушная пегая лошадка тут же опустила голову и принялась щипать жидкую траву под деревьями. Фрейзе расстелил на земле свой плащ, чтобы Лука мог сесть, и извлек из седельной сумки глиняный кувшин с легким пивом и два каравая хлеба. Мужчины молча и с явным наслаждением поели, а потом Фрейзе с самодовольной усмешкой вытащил из сумки наполовину полную бутылку чудесного красного вина.
–Вот это да! – искренне восхитился Лука.
–Между прочим, это самое лучше из здешних вин! – гордо сообщил Фрейзе, когда бутылка опустела, и вытряхнул себе в рот последнюю капельку.
Лука встал, стряхнул с колен хлебные крошки, отвязал от куста коня и взялся за повод, готовясь отправляться обратно.
–Лошадей хорошо бы напоить, прежде чем назад ехать, – заметил Фрейзе.
И они повели коней в поводу вдоль тропы, но воды поблизости не обнаружили, так что им пришлось вновь вскочить в седла и некоторое время ехать по дороге в сторону аббатства, прежде чем они услышали журчание ручья, доносившееся из лесу слева от дороги. Они повернули туда и вскоре выехали к широкому ручью или речке, а затем еще немного спустились по течению и оказались у довольно большого и глубокого озера. Болотистые берега были так сильно утоптаны, словно люди часто приходили сюда за водой, что показалось путникам довольно странным, если учесть, сколь безлюдными выглядели эти места. Лука сумел разглядеть на мягкой земле множество отпечатков грубых деревянных сабо, скрепленных металлическим кольцом, – такие сабо монахини надевали прямо поверх сандалий, когда работали в саду, на огороде или в полях.