Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Шрифт:
представляет его Дон Жуаном. Но оказывается, Бореель не знаменит, она ошиблась, у него
нет даже собственного выезда, и любовь к нему улетучивается как дым. Снова на первый
план выходит герцог Гамильтон, известная и популярная личность в многонацио-нальной
Ницце, особенно после того, как молясь, она попросила у Бога дать знак, кого ей любить, Борееля или Гамильтона, и услышала голос: “Гамильтон!”. Мы знаем, что всю жизнь она
была подвержена галлюцинациям, что часто
Герцог сказочно богат, он содержит шикарную любовницу, итальянку по имени Джойя,
которая в дневнике Башкирцевой зашифрована под буквой Ж.
“На прогулке я несколько раз видела Ж. всю в черном.
Она очаровательна, впрочем, не столько она, сколько ее волосы; ее туалет безупре-чен, нет
ничего, что нарушало бы впечатление. Все благородно, богато, великолепно. Пра-во, ее
можно принять за даму высшего круга. Вполне естественно, что все способствует ее
красоте - ее дом с залами, маленькими уютными уголками, с мягким освещением, прохо-
дящим через драпировки и зеленую листву. И она сама, причесанная, одетая, убранная как
нельзя лучше, сидящая - как царица - в прекрасном зале, где все приспособлено к тому, чтобы выставить ее в наилучшем свете. Вполне естественно, что она нравится, и что он
любит ее. Если бы у меня была такая обстановка, я была бы еще лучше”. (Запись от 14
марта 1873 года.)
В этот же день она читает газету и в списке путешественников от 10 марта находит
обожаемого герцога Гамильтона в Неаполе. Он в Неаполе, хотя в Ницце еще не кончился
сезон. Джойя царствует в Ницце одна. Муся не ревнует герцога к Джойе, прекрасно пони-
мая, что такой мужчина должен иметь красивую содержанку. И, конечно же, она понима-
ет, что на содержанках не женятся.
“Проезжая мимо виллы Ж., я взглянула на маленькую террасу направо. В прошлом году, отправляясь на скачки, я видела его сидящим там с ней. Он сидел в своей обычной
благородной и непринужденной позе и ел пирожок. Я так хорошо помню все эти мелочи.
Проезжая, мы смотрели на него, а он на нас. Он единственный, о ком мама говорит, что он
ей нравится: я этому так рада. Она сказала: “Посмотри, Г. ест здесь пирожки, но и это у
него вполне естественно, он точно у себя дома”. ( Запись 1873 года.)
Ее любовь к герцогу ни для кого не секрет у них дома. Доктор Люсьен Валицкий
подтрунивает над ней, называя “герцогиней” и рисуя карикатуры на нее с герцогом. Она
краснеет и теряется, когда заговаривают о герцоге или просто упоминают его, а мать с
теткой мечтающие о хорошей для нее партии всячески поддерживают ее страсть, порой с
уверенностью заявляя: “Когда ты будешь герцогиней...”
Герцог
господина и оказывается, что это его брат. Герцог уезжает, и она день и ночь ду-мает о
нем, герцог возвращается и она ловит момент, чтобы увидеть его на променаде, на
скачках, где угодно, лишь бы увидеть, или даже просто услышать от кого-нибудь его имя.
Даже просто произносить его имя для нее огромное удовольствие. Впоследствии она при-
знается, что любила несколько лет человека, видев его на улице не более десяти раз. Но
сколько раз она думала о нем и говорила с ним в своих мечтах.
В это время она начинает серьезно заниматься рисованием. Первым ее учителем была
гувернантка m-lle Брэн, умершая от чахотки в Крыму в 1868. Муся очень любила ее и, вероятно, от нее получила зачатки той смертельной болезни, которая и свела ее так рано в
могилу. Впрочем, и другая ее гувернантка, m-lle Колиньон, тоже умерла в Париже от
чахотки. Так что возможности заразиться туберкулезом у нее было достаточно.
Это не первая попытка начать учиться рисовать, в Женеве ей брали учителя, добро-го
старичка, который приносил ей модели для срисовывания хижинки, где окна были на-
рисованы в виде каких-то палочек. Теперь она уже знает, чего хочет.
“Сегодня у меня был большой спор с учителем рисования Бинза. Я ему сказала, что хочу
учиться серьезно, начать с начала, что-то, что я делаю, ничему не научает, что это пустая
трата времени, что с понедельника я хочу начать настоящее рисование. Впрочем, не его
вина, что он учил не так, как следует. Он думал, что до него я уже брала уроки и уже
рисовала глаза, рты и т. д., и не знал, что рисунок, ему показанный, был мой первый
рисунок в жизни и притом сделанный мною самою”. (Запись весной 1873 года.)
Она постоянно учится музыке, а во второй половине дня рисует. Срисовывая Апол-лона
Бельведерского, она находит, что у него выражение лица, та же манера держать го-лову и
нос, что у герцога Гамильтона.
Летом - тоска смертная. Ницца летом - пустыня. Только с новой зимой появится общество, а вместе с ним Ницца превратится в маленький Париж. Как-то надо пережить эти шесть-
семь месяцев. Они ей кажутся целым морем, которое надо переплыть.
“Я начала учиться рисовать. Я чувствую себя усталой, вялой, неспособной рабо-тать. Лето
в Ницце меня убивает, никого нет, я готова плакать. Словом, я страдаю. Ведь живут только