Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Александров Александр Леонардович

нибудь, кто будет плакать. Боже мой, сжалься надо мной, услышь мой голос; клянусь Те-

бе, что я верую в Тебя.

Такая жизнь, как моя, с таким характером, как мой характер!!!”

Тремя восклицательными знаками кончаются записи за 1875 год. Конец декабря. На днях, начало нового года. Что-то надо делать, видимо, самое лучшее - уехать из посты-лой

Ниццы... Возникают мысли об Италии, как о спасении, об Италии, где европейцы про-

должают учение...

“...Утешительная,

величественная мысль приходила к нему в душу, и чуял он дру-гим

высшим чутьем, что не умерла Италия, что слышится ее неотразимое вечное владыче-ство

над всем миром, что вечно веет над нею ее великий гений, уже в самом начале завя-

завший в груди ее судьбу Европы, внесший крест в европейские темные леса, захватив-

ший гражданским багром на дальнем краю их дикообразного человека, закипевший здесь

впервые всемирной торговлей, хитрой политикой и сложностью гражданских пружин,

вознесшийся потом всем блеском ума, венчавший чело свое святым венцом поэзии и, ко-

гда уже политическое влияние Италии стало исчезать, развернувшийся над миром торже-

ственными дивами - искусствами, подарившими человеку неведомые наслажденья и бо-

жественные чувства, которые дотоле не подымались из лона души его. Когда же и век ис-

кусства сокрылся, и к нему охладели погруженные в расчеты люди, он веет и разносится

над миром в зазывающих воплях музыки, и на берегах Сены, Невы, Темзы, Москвы, Сре-

диземного, Черного моря, в стенах Алжира, и на отдаленных, еще недавно диких, остро-

вах гремят восторженные плески звонким певцам. Наконец, самой ветхостью и разру-

шеньем своим он грозно владычествует ныне в мире: эти величавые архитектурные чуда

остались, как призраки, чтобы попрекнуть Европу в ее китайской мелочной роскоши, в

игрушечном раздроблении мысли. И самое это чудное собрание отживших миров, и пре-

лесть соединенья их с вечно-цветущей природой - всё существует для того, чтобы будить

мир, чтоб жителю севера, как сквозь сон, представлялся иногда этот юг, чтоб мечта он нем

вырывала его из среды хладной жизни, преданной занятиям, очерствляющим душу, - вы-

рывала бы его оттуда, блеснув ему нежданно уносящею в даль перспективой, колизейскою

ночью при луне, прекрасно умирающей Венецией, невидимым небесным блеском и теп-

лыми поцелуями чудесного воздуха, - чтобы хоть раз в жизни был он прекрасным челове-

ком...”

Это уже Николай Васильевич Гоголь, великий малоросс. Она тоже из Малороссии, из тех

же мест, она тоже житель севера, как и Гоголь, она заочно представляет себе Рим, как

нечто грандиозное. Она еще не читала Гоголя, прочитает его описание Рима только в

следующем году,

когда будет гостить на родине в имении отца. Но вполне возможно она

читала “Promenades dans Rome” Стендаля или его же “Рим, Неаполь, Флоренция”, сочине-

ния, из которых Гоголь кое-что позаимствовал в свою повесть “Рим”. Еще во Флоренции

она призывала себя умерить выражения восторга и оставить их для Рима. Под Новый 1876

год они отправляются в Рим, на этот раз расставшись с тетей.

Глава седьмая

РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ. КАРДИНАЛИНО ПЬЕТРО

Все рухнуло, не успев начаться. В первый же день. Неужели перед нею Рим, о ко-тором

столько мечтала. Этот вонючий грязный город.

“О Ницца, Ницца, есть ли в мире другой такой чудный город после Парижа? Париж и

Ницца, Ницца и Париж! Франция, одна только Франция! Жить только во Франции...”

(Запись от 1 января 1876 года.)

Она еще ничего не успела увидеть, а уже составила свое мнение. На самом деле это не

мнение, это вопит ее переместившая в пространстве душа, вопит по-прежнему, не на-ходя

себе покоя. Едва она уехала из постылой обстановки, как ее тянет с необоримой си-лой

обратно. Любимого моря здесь нет, дома грязны, народ беден. О Ницца, Ницца! Но все же

ее можно понять, Рим в то время был ужасающей провинцией, жителей нем насчи-

тывалось всего двести тысяч.

Но здесь есть надежды, тогда как в Ницце их нет. Одна из парижских приятельниц дала им

рекомендательные письма к нескольким важным персонам, в том числе и к кар-диналу

Антонелли и барону Висконти.

Уже через несколько дней по приезде они отправились в Ватикан. Предчувствие

подсказывало Мусе, что они что-то делают не так. Ведь они ехали к самому кардиналу

Джиакомо Антонелли, статс-секретарю папы Пия IX. Стоит подробно остановиться на

этой фигуре, поскольку она имеет значение в дальнейшем повествовании.Джиакомо

Антонелли родился в старинной романской семье, из которой происходили многие

образованные люди: ученые, юристы, историки, а также довольно известные разбойники.

Считается, что его отец был простой пастух и дровосек, однако дом в дере-вушке близ

неаполитанской границы, где он родился

6 апреля 1806 года, был впоследствии разрушен папскими жандармами, как разбойничий

притон. Вероятно, происхождение его от пастуха и дровосека было ничем иным, как позд-

нейшей легендой, а на самом деле он был сыном разбойника. После изгнания из родного

дома маленький Джиакомо отправился в Рим и поступил в семинарию, где своими

выдающимися способностями вскоре обратил на себя внимание папы Григория XVI, ко-