Подметный манифест
Шрифт:
Плохо было лишь то, что богомольцев то и дело обгоняли экипажи, заставляя глотать пыль. Казалось, все Подмосковье снялось с места и устремилось в Первопрестольную. И от этого на душе делалось беспокойно - плетясь среди стариков и старух, приноравливаясь к шагу детей, взятых старшими на богомолье к Троице-Сергию, архаровцы ощущали себя вне обычной жизни, они уже целую вечность не знали, что творится, и тихо злились, и не могли показать своей злости.
Яшка-Скес присоединиться к Демке не мог - голос не позволял, да и распевов он не знал ни одного. Харитошка-Яман несколько осточертел ему еще в стогу,
Вот это было уже любопытно, и Яшка постарался оказаться поближе от рассказчика.
Про старца негромко повествовал красивый парень, одетый по-крестьянски, в длинный домотканый кафтан и лапти с онучами. Яшка, слушая, внимательно разглядывал оратора. На вид парню было около двадцати пяти - в такие годы селянин уже имеет семью, жену с детьми, и считается именно мужиком, и полагается ему по званию окладистая борода…
Этот же имел бороду вроде Яшкиной - как будто лишь недели две назад додумался ее растить.
Богомольцы принялись на разные лады толковать о новом царе, и Яшка понял - они ровно ничего не имеют против воскресшего Петра Федоровича, эко дело - царь воскрес… вон в селе Петровском покойная барыня на вечерней заре бегает по улицам, обернувшись черной свиньей, и ничего - привыкли…
Слушать про покойного барина, который продолжает шастать по бабам, Яшка не пожелал - ему было куда любопытнее разобраться с красивым - ну прям тебе девичья погибель, - светловолосым парнем в лаптях. Он пристроился возле и навострил ушки.
Рядом с красавчиком шел еще богомолец, постарше и волосом потемнее, бубнил себе под нос молитву, но, видать, наизусть ее еще не заучил - то и дело поглядывал в бумажку, а бумажку от держал как-то воровато - в ладони, и когда в ней не нуждался - никто бы не сказал, что рука богомольца чем-то занята.
Яшка прислушался.
Молитва была страшная, но странная.
– А люди моего гнушаются и виду, - бормотал богомолец.
– Смотрю прибежища, не зрю, в геенну сниду. Во преисподнюю ступай, душа моя… Правитель естества, и там рука твоя…
Яшка, пребывая вне веры, какое-то темное понятие о ней все же имел - и сильно усомнился, чтобы хоть в одной молитве собственная душа посылалась в ад. Дальше было совсем страшно.
– Исторгнешь мя на суд из адския утробы, суди и осуждай за все творимы злобы, и человечества я враг и божества… - не выражая ни лицом, ни голосом, хоть малейшего страха или раскаяния, твердил богомолец.
Решив, что услышанное следует поставить в один ряд с барыней-свиньей и барином-шалуном, Яшка потихоньку отстал и оказался рядом с Харитоном.
– Ну и народ, - прошептал он товарищу.
– Я думал, на богомолье не так ходят…
– А как?
– уныло спросил Харитошка-Яман.
– Пошли Демку спасать, не то охрипнет. Надо же, где на него святость напала…
Вечером архаровцы вновь оказались у Троицких ворот и вместе с двумя десятками мужчин-богомольцев вошли в Сретенскую обитель - просить ночлега. Яшка тщательно проделывал все то, что прочие, - крестился и кланялся, не забывая поглядывать по сторонам. Он отметил, что оба статных богомольца, вызвавшие в нем любопытство, также в этой компании, держатся вместе, а при них есть еще и третий - тоже весьма благообразный.
Демка, Харитон и Яшка опять собрались вместе и стали втихомолку друг дружку подбадривать, несколько тревожась, что столько верст вместе с толпой отшагали, но ничего подозрительного не высмотрели.
Маленький румяный инок, пожилой, но весьма бойкий, сперва обругал всех за позднее появление и шум, потом велел подойти к трапезной. Там им роздали по куску хлеба - а воду, сказали, можно в любом количестве черпать из колодца. Хлеб был тяжелый, плохо пропеченный, с мякиной, с какой-то трухой, и Демка уже решил отдать его кому-то, кто не имеет иных припасов - у архаровцев в котомках был хлеб и получше, они также взяли с собой дешевую ястычную икру, по две луковицы на брата и несколько печеных репок.
Точно то же пришло в голову Яшке-Скесу. Демка видел, как Яшка подошел к сгорбленной бабке, которая потащилась на богомолье то ли с внуком, а то ли с правнуком, как отдал ей хлеб, как бабка его перекрестила - и видел Демка Яшкино лицо при этом, несколько ошарашенное лицо…
– Верши… - вдруг услышал он шепот.
Харитошка-Яман, стоило Демке обернуться, указал глазами на высокого полного богомольца. Демка еле успел заметить, как богомолец пропал за углом.
– Кас подохлял, лох сумарь в кусты кинул и ухряли… - доложил Харитон.
Ежели бы услышал кто из богомольцев - ничего бы не понял.
– Мас всю истрегу за ним зетил, - продолжал Харитон таким же легчайшим шепотом, почти не шевеля губами.
– Стрема, - точно так же Демка шепнул Яшке-Скесу, и все трое как бы невзначай отошли в сторонку.
Возможно, Харитошка-Яман и врал, утверждая, что следил за тем богомольцем чуть ли не от села Алексеевского - коли так, отчего сразу не сказал? Возможно, он обратил внимание на молчаливого полного мужчину с короткой рыжеватой бородой в длинном, почти до земли, заплатанном черном кафтане, с холщевой сумой, Демке казалось, что он все же возник раньше. На одном они сошлись - когда возле Ростокина наблюдали из стога за богомольцами прежде, чем к ним присоединиться, этого человека не видели.
Его поведение было вроде и не слишком странным - мало ли, что маленький румяный инок оказался его знакомцем? Ну, подошел, ну шепнул нечто и увел с собой… Но то, как богомолец выбросил хлеб в кусты, архаровцам сильно не понравилось. Никто из них не мог бы припомнить такого за всю свою жизнь. Да, хлеб - как глина, липнет к зубам, и брюхо от него, того гляди, разболится, но бросать на землю?…
Тогда-то они и почуяли в этом человеке чужого. Если бы при них бросил кусок непропеченного хлеба какой-нибудь барин в богатом кафтане, они бы приняли это почти как должное - на то он и барин, чтоб дурить. Богомолец так поступить не мог - в хорошей семье упавшую корочку поднимают и целуют, потому что хлеб, какой бы ни был, Божье благословение. Даже Яшка - и тот не мог припомнить, чтобы хлеб нарочно выбрасывали.