Подметный манифест
Шрифт:
– Да помню я, - проворчал Архаров.
– У нас в полку на коновала донос был - зимой, слушая указ, шапки не снял. Хороший коновал, еле отстояли. Зато радости, поди, было, как «слово и дело» отменили?
– Ох, сударь, одним мановением пера государыня превеликое множество дел о непристойных словах погасила. Прелюбезное было зрелище - как сии доносы охапками выносили и костер из них жгли.
Далее Шварц, поднапрягши память, сообщил Архарову год - кажись, пятьдесят четвертый, когда государыня Елизавета, составляя свое Уложение, велела писать царский титул отменно крупными буквами и осторожно, а при ошибке переписывать, порку же и ссылку в Сибирь отменила.
– Как же… - проворчал не встающий с колен Дементьев.
– Долго еще потом…
– Не ври, - сказал ему Шварц.
– Для чего звать изволили, ваша милость?
– Вон, взгляни, - Архаров протянул ему подметный манифест.
– Тебя в сей грамоте ничто не смущает? Коли нет - я, выходит, из ума выживать начал. Рановато, ну да что ж поделать?
Шварц взял лист, начал про себя читать - и вдруг рассмеялся.
Смеялся он редко - куда чаще в комических случаях воздевал вверх перст и произносил ехидное нравоучение.
– Чего ты там вычитал?
– спросил Архаров.
– Дементьев, вставай, оставь дурачество…
– Извольте радоваться, - охотно отвечал Шварц.
– «Я, подлинный император Петр Феодорович, государь, своим языком именно указ во всю Россию публикую, кто моего указу не слушает: и прочая, и прочая, и прочая». Точка. Именно так, как я прочитал.
– Твое мнение?
Шварц просмотрел подметное безобразие до конца и задумался.
– Ваша милость, я в русской грамматике не профессор, однако сдается мне, что при всей глупости сочинения в нем нет ни единой грамматической ошибки. Очевидно, маркиз Пугачев завел-таки себе толкового секретаря.
– Не то!
Шварц опять углубился в документ - и вдруг понял.
– Ваша милость, Николай Петрович, соблаговолите объяснить, для чего вы сей указ нашим канцеляристам переписать давали? Для какой надобности?
– Вот!
– воскликнул Архаров.
– Стало быть, я еще в своем уме! На наш лад писано! Карл Иванович, вот как Бог свят - никому переписывать не давал, а как сей указ на стопку наших бумаг взгромоздился - понятия не имею. Дементьев! Встанешь ли ты добром, или тебя за ворот вверх тянуть?!
Канцелярист с кряхтеньем поднялся, и тут же ему был сунут под нос подметный манифест.
– Точно, у нас писано, моя наука, моя школа… - пробормотал он.
– Ваша милость, не извольте беспокоиться, - быстро сказал Шварц.
– Я сейчас же докопаюсь. Это может выйти нешуточное дело.
Выхватив у Дементьева манифест, он прямо на глазах исчез - только дверь хлопнула.
– Поди за ним, Дементьев, - распорядился Архаров.
– Он, я чай, сгоряча у всей канцелярии почерка сличать примется. Помоги там ему.
Но Шварц поступил иначе - он собрал всех бывших в палатах Рязанского подворья архаровцев и стал дознаваться - был ли сегодня принесен очередной манифест от самозванца. Клашка Захаров вспомнил - точно, кто-то из десятских прислал сие художество, отобрав у купца в лавке, и там же должна была быть записка о купце и его местожительстве. Пошли в канцелярию искать записку.
Окончательной правды, конечно же, Шварц не узнал - а предположил, что записка и манифест на чьем-то столе потеряли друг дружку. И кто-то из канцеляристов, увидев бумагу, писаную принятым на Лубянке почерком, не мудрствуя лукаво, положил ее на стопку других деловых бумаг - чтобы не болталась где попало и не завалилась под стол.
Обо всем этом он четверть часа спустя доложил Архарову.
– То есть, некто из наших канцеляристов подрядился у предателей копиистом служить?
– уточнил Архаров.
– Тогда требуется более тонкое дознание. Тащите сюда Дементьева! Он всех на свой лад писать выучил - он пусть и ищет виновника!
Дементьев вдругорядь приплелся в кабинет и получил задание. После чего был усажен в отдельной комнате со стопками тетрадей для сличения и время от времени вызывал туда очередного канцеляриста или подканцеляриста.
Архаров полагал, что эта суета - надолго, но старик довольно скоро попросился к нему на аудиенцию.
– Ваша милость, сдается мне, это знаете кто писал? Злодей мой Устинка Петров!
– Устин?
– переспросил озадаченный Архаров.
– Ты же сам его матерно ругал за то, что он твоего почерка перенять не умеет!
– Не умел - да, гляньте, и перенял! Вон я сыскал его рукописанье… вон, гляньте, «рцы», вон, «мыслете», вон росчерк…
Архаров задумался.
– Выходит, кто-то его нанял пугачевские указы переписывать? Но какого ж черта?…
Он хотел спросить: какого ж черта Устин, за два года не приспособившийся к требованиям Дементьева, вдруг принялся писать не обычным своим, а дементьевским почерком? Но вопроса не потребовалось - он понял и так.
– Архаровцы, ко мне!
– крикнул он. И, когда в кабинет прибежали несколько человек, задал всем один общий вопрос:
– Кто знает - в какую обитель поплелся спасаться этот обалдуй?!
Молчание было ответом - сдается, нового местожительства Устина никто из архаровцев не знал.
– Господи! Как хорошо мне жилось без этого бешеного дьячка!
– вспомнив чумную осень, пожаловался Архаров.
– Канзафаров, чеши живо на его бывшую квартиру! Захар - во Всехсвятский храм, там что-то могут знать. Клашка - наверх, к Марфе! Она все на свете знает…
– Он, ваша милость, за горничной одной увивался, - подсказал Демка.
– Устин - за горничной? Дивны дела твои, Господи! Демка, ищи эту дуру! Клашка, погоди. Откуда тот десятский манифест приволок? Клаварош, к Марфе пойдешь ты, утешь ее там, а Клашке - дознаться, как к купцу попал манифест. Все! Кыш отсюда!