Поднебесный гром
Шрифт:
— Ничего не случилось.
— Вы устали, да? Вы, наверное, много работали? — настойчиво допытывалась Лариса, участливо заглядывая в его глаза.
— Да, много работал.
Только сейчас Аргунов почувствовал, что он действительно устал. Не от работы. Еще от чего-то…
9
На летно-испытательную станцию зачастили незнакомые люди, подолгу собирались в кабинете у Вострикова, о чем-то совещались и спорили: тут же нашел постоянную прописку и главный инженер завода
Нередким гостем на испытательной станции стал и директор завода Георгий Афанасьевич Копытин.
Готовились к запуску в серию самолета новой модификации, с новым двигателем.
Зачастил на ЛИС и Гокадзе, осунувшийся от забот.
В это утро он появился в летном зале со свернутым в рулон ватманом и, увидев Аргунова, одиноко стоявшего у окна, обрадованно бросился к нему:
— Привет, Андрюха! Твои скоро подойдут?
— Чего ради они тебе понадобились?
— Занятия с вами проведу. Или вас не интересует новинка?
— Почему не интересует? Летать нам на ней, пора и за учебу браться. Правда, сегодня Востриков обещал парочку самолетиков подкинуть.
— С ним уже согласовано, он-то и послал меня к тебе. Если не возражаешь — сейчас и начнем.
— Ради бога! Какие могут быть возражения? — Андрей помог ему повесить на стене длинную, как простыня, схему, долго разглядывал ее и наконец обернулся к Гокадзе: — Добрый, видать, истребитель будет?
— Еще какой! Сказка — не самолет! А вот и твои соколы! Проходите, товарищи, не будем терять времени. — Гокадзе уверенно начал: — Двигатель, понимаете, и по мощности, и по экономичности превосходит своего предшественника. Это показали стендовые испытания на земле, а также воздушные испытания на летающей лаборатории. Габариты его меньше, а раз так, то освободившаяся полезная площадь на самолете будет использована для дополнительного топлива и для различной радиоэлектронной аппаратуры. Улавливаете?
После занятий Волчок, потирая от нетерпения руки, сказал:
— Эх, скорее бы!
— Тебе повезло, — улыбнулся ему Андрей. — На твоих глазах рождается новая техника.
В голосе старшего испытателя Волчок уловил грусть.
— Уж не думаете ли вы, Андрей Николаевич, уходить с летной работы? — спросил он.
— Я-то не думаю, а врачи за меня уже подумывают. На медкомиссии вопросик подкидывали: «не пора ли?..»
— Да вашему здоровью любой космонавт позавидует!
— Но не возрасту. Как-никак пятый десяток разменял.
— Зато у вас опыт! А такими людьми не разбрасываются. Вон Коккинаки до шестидесяти летал!
— Коккинаки — явление. Если хочешь — уникальный пример летного долголетия. И притом полеты полетам рознь — не хочется с истребителей уходить. Я ведь, Валера, один из первых сверхзвуковой барьер осваивал. Отними у меня гермошлем — все, кончилась жизнь. — Он помолчал. — Знаешь, о чем я думаю иной раз? О пенсии. Вот уйду с работы — чем заниматься буду? Отец, тесть то есть, к себе на пасеку зовет. Для здоровья занятие, дескать, очень пользительное. Теперь сравни! Раньше под тобой вся вселенная лежала, и ты над миром парил как бог. И вдруг с кряхтеньицем возле улья копаешься… Встречаешь иной раз списанных летчиков — какими жалкими они кажутся на земле! Потухшими. Иной бодрится: нашел-де занятие себе по духу! А вглядишься — бодрячество-то надуманное.
Они возвращались с работы через пустынный парк. Деревья стояли голые, как скелеты, на которых лишь кое-где стойко держались желтые, но тоже мертвые листья. Не верилось, что еще совсем недавно здесь шептались зеленые листья и пели птицы и что не было в парке местечка, где бы не целовались влюбленные. Время, время… Минует осень, за нею — зима, весна, и зазвенят ручьи, хмельным паром окутается земля, в стволах деревьев забродят соки, и все оживет, зазеленеет, зашумит! И жизнь как ни в чем не бывало продолжится.
Уйдет из авиации Аргунов, остается Волчок, и полеты останутся. Все останется…
Дома не успел он даже раздеться, как раздался телефонный звонок. Это была Лариса.
— Знаете, я сегодня бродила одна по берегу. Пустынно так, грустно. Вдруг самолет, да низко так! Ух, здорово! Я сразу поняла: это вы!
Андрею не хотелось ее разочаровывать, но врать он не стал:
— Нет, я сегодня не летал.
— Не летали? Обидно.
— Приезжай ко мне, — тихо произнес Аргунов.
— К ва-ам? Но ведь я еще никогда…
— Вот и хорошо. А я тебя встречу. Где тебя встретить?
Лариса немного помолчала, раздумывая.
— Не надо встречать. Я приду сама.
Явилась она минут через пятнадцать. У него заколотилось сердце, как только она ступила через порог.
— Не ждали, что так скоро? А я прямо с работы.
— Молодец. А то мне тут одному хоть вой с тоски.
Лариса легко прошлась по ковру, остановилась у пианино:
— Играете?
— Только «Чижик-пыжик».
— Кто же в таком случае у вас играет?
— Ольга… дочка. И жена когда-то играла.
— А давно она… Давно ее нет?
— Уже два года.
— И вы все это время один?
— Почему один? С дочкой… Она у меня знаешь какая?.. Все приготовит, все постирает. И учится на «отлично»! Вы с нею подружитесь.
Лариса как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала.
Аргунов принес из кухни бутылку с нарядной наклейкой, конфеты, два бокала, придвинул столик к низкому креслу, в котором сидела Лариса.
— Умеете принимать гостей, — улыбнулась она.
— Значит, мне нечего бояться будущего. Спишут с летной работы — в официанты подамся. Говорят, их заработок не ниже, чем у летчиков, вместе с чаевыми разумеется.
— Да ну? А я-то, глупая, все на машинке стучу. Возьмите и меня с собой.
— А что, и возьму! Будем вместе работать в каком-нибудь фешенебельном ресторане.
— А по вечерам подсчитывать чаевые, — рассмеялась Лариса.
— И складывать их в чулок…