Поднебесный гром
Шрифт:
— Посмотрим, как ты завтра будешь перед Вадимом отчитываться!
Лариса наконец не выдержала:
— Я и не собираюсь перед ним отчитываться! И вообще ни перед кем!
— Что ты сказала? Собственной матери…
Лариса уже сняла с себя платье и сидела на кровати в одной сорочке. Надежда Павловна заметила, как налились ее груди — они, казалось, рвали сорочку.
— Пора тебе замуж, доченька, пора. А лучшей партии, чем Вадим…
Лариса расхохоталась:
— Вот именно партии… Да не люблю я его, мама! Ну что мне делать, не люблю!
— А кого любишь? Я ведь вижу, чувствую…
—
Последние слова она произнесла, уже уткнувшись в подушку.
Андрей лежал на тахте в глубоком раздумье. Уже пошел второй месяц этого удивительного, нежданно свалившегося на него счастья. Лариса затмила весь мир, теперь, где бы он ни был, что бы ни делал, он жил ею одною, только ею, все остальное — занятия, совещания, мелочь повседневных дел — проносилось мимо, не затрагивая душу.
По утрам он просыпался только с одним желанием — поскорее увидеть ее. Но его ждала работа, и он шел на завод совсем не с таким настроением, как раньше, и весь день только и думал о ней, сделался рассеянным и безразличным даже к полетам.
Сегодня пришло письмо от Ольги. Собирается возвращаться из Ташкента. Хватит, нагостилась. Не может она быть с бабушкой и дедушкой, когда знает, что он один. Письмо озадачило Андрея, как бы встряхнуло, заставило подумать, что надо что-то предпринять, решиться наконец на серьезный, обстоятельный разговор с Ларисой. Да вот беда — как только он начинал этот важный разговор, она почему-то замыкалась. И непонятно было, то ли продолжать настаивать на своем, то ли опустить поводья — куда кривая вывезет. Его пугала эта неопределенность, и он со страхом ожидал, что в один прекрасный день Лариса не придет.
Прочитав письмо от дочери, он понял, что откладывать разговор нельзя, но пришла Лариса, обласкала, зацеловала, замутила разум, и опять не поговорили…
13
Аргунов проснулся и, еще не открывая глаз, по какому-то внутреннему беспокойству вдруг понял, что проспал.
По комнате вовсю гуляло солнце, пробиваясь сквозь тонкие шторы, чертило на полу квадраты окон, резко ломалось в дверцах буфета. Раньше, когда он просыпался, солнце в комнату еще не заглядывало. Скорее, скорее! Где носки, где куртка? Никогда еще Андрей не опаздывал на работу и вот сегодня… Как же это могло случиться? Забыл завести будильник? Но и без будильника он всегда просыпался вовремя. «Ах, Лариса…» Она ушла уже в полночь. И сколько Андрей ни упрашивал ее остаться, все равно настояла на своем. «Мама будет волноваться. И не провожай меня. Не надо».
Но сколько же так может продолжаться?
Он не успел ни побриться, ни позавтракать — летел на аэродром, как на пожар. Еще издали услышал: ревели реактивные двигатели, их обвальный грохот разносился далеко окрест. Привязанные к бетону стальными тросами, как нетерпеливые чудовища, дрожали блестяще-белые сверхзвуковые истребители, изрытая из сопел раскаленное пламя. В звукозащитных наушниках деловито сновали по стоянке техники.
Привычная, знакомая картина. Но почему сегодня готовят так много самолетов одновременно?
И тут Андрей вспомнил: предстоит перегон.
Завод сделал свое дело, и летчики-перегонщики из строевого полка не сегодня-завтра должны были прибыть за своими самолетами. Значит, уже прибыли.
Востриков встретил Андрея в коридоре.
— Сегодня отправка, — сообщил он.
— Вижу.
— А вы опаздываете. Ай, ай, ай, как нехорошо получается. Вы готовы?
— Для чего готовы? — переспросил Андрей.
— Перегонять.
— Но почему мы? Есть же летчики-перегонщики.
Востриков почесал в затылке.
— Понимаешь, их прибыло четверо, а самолетов-то больше.
— Ну если надо, поможем, конечно.
— Да уж не посчитайте за труд, Андрей Николаевич. А я со своей стороны…
— Что вы меня агитируете? — Андрей уже прикидывал в мыслях: кого из испытателей взять на перегон? Струева? Волчка? Суматохина? Волобуева? Но кого-то же и здесь оставить надо. Кого?
Востриков точно прочитал его мысли.
— На ЛИС сегодня работы для вас не предвидится. Отгоните самолеты — и сразу домой. С вами пойдет лидер с соседнего аэродрома. С ним мы уже договорились.
— Тогда летим все, — решил Андрей.
Летели парами, на десятиминутном интервале, как и полагалось, чтобы не было опасного сближения в воздухе.
Вначале, пара за парой, ушла четверка военных летчиков. Затем — Волобуев с Суматохиным. После них — Струев с Волчком. Андрей пристроился к последней паре замыкающим.
Во время постановки задачи на предполетной подготовке не обошлось без споров.
Струева возмутило, что первыми вылетают не они, испытатели, а эти лейтенантики, которые и неба-то как следует не нюхали. Суматохин помалкивал, хотя, видно по всему, он тоже был не прочь быть в числе первых, а Волчок так и распетушился:
— В самом деле, почему не мы, а они? Кто из них испытатели?
Строевые же «лейтенантики» (старшим среди них был капитан) скромно сидели в уголке штурманского класса. На груди у них, у всех до единого, внушительно голубели значки с цифрой «1» — военный летчик первого класса!
— Пускай они нам дорогу показывают! — свел все к шутке Аргунов и скомандовал: — По самолетам!
Давно уже небо не казалось Андрею таким необыкновенным. То чистое, бездонное, то затянутое неподвижно окаменелыми, как глыбы-айсберги, белыми кучевыми облаками, в оцепенении нависшими над землей, то подернутое мглистой хмурью серых туч, медленно приближавшихся навстречу, оно, казалось, хотело удивить летчиков сюрпризами. Только разве их чем удивишь?!
Легко, будто играючи, истребители пробивались через циклоны и антициклоны, приближаясь к пункту посадки.
Где-то далеко позади тащился лидер — транспортный самолет Ан-8, груженный чехлами, заглушками и прочим имуществом, предназначенным для истребителей. Он же должен был доставить испытателей обратно домой.
Аргунов шел последним, зорко следя за предыдущей парой.
Струев выдерживал курс уверенно, радиообмен вел правильно, без лишних слов, кратко, не засоряя эфир. Он вовремя становился на новый курс, справлялся, как и положено ведущему, об остатке горючего у самого крайнего самолета, то есть у Аргунова.