Поднебесный гром
Шрифт:
— Андрей!
Они обнялись, и к ним разом кинулись Волобуев и Суматохин.
— Жорка! Федя! Черти вы полосатые! — Русаков радовался, как ребенок.
— Спасибо, не забываешь нашу провинцию, — сказал Суматохин, когда схлынули первые восторги. — Как там на фирме?
— Идут дела. А у вас, гляжу, — заметил он среди летчиков Струева и Волчка, — новенькие?
— Это наши испытатели, — представил их Аргунов.
— Рад, очень рад, — пожимая поочередно руки, повторял Русаков. На Волчке задержал мимолетный взгляд: — Кто такой?
— О, это наша
— Тезка, значит?
Ветер откинул полу кожаной куртки, и на груди у Русакова сверкнула Золотая Звезда.
«Герой? — удивился Волчок. — А такой простак».
— Ну что, прилетел сливки снимать? — обратился к нему по-дружески Аргунов.
Волобуев с Суматохиным понимающе переглянулись.
— И на вашу долю достанется, — отшутился Русаков.
На следующее утро на летно-испытательной станции собралось почти все руководство завода, чуть ли не в полном составе конструкторское бюро, представители из министерства. Аргунов заметил среди присутствующих и первого секретаря горкома партии.
На самом видном и почетном месте стоянки сверкал серебром обшивки новехонький истребитель, десятки раз проверенный и перепроверенный специалистами всех служб: самолетчиками, двигателистами, радистами. Все ждали испытателя. Пустынно серела гладкая, как зеркало, бетонированная полоса аэродрома — тоже ждала своего часа, чтобы принять на свои ладони нового громогласного первенца авиационного завода.
Лисовский «рафик» подвез к самолету Русакова. С балкона кабинета Вострикова, куда набилось все начальство, было видно, как испытатель, приняв доклад механика, осматривал самолет, и, когда наконец низким басом заговорила турбина, все оживились, задвигались. Из заводских корпусов высыпали люди.
— Безобразие, рабочее время, а они… — возмутился кто-то на балконе.
— Кто «они»? — не оборачиваясь, переспросил директор завода Копытин. — Они делали самолет, пусть теперь полюбуются на свою работу.
А самолет, мягко покачиваясь на стыках бетонных плит, уже выруливал на старт.
Тысячи взлетов наблюдал Аргунов за свою летную жизнь, но каждый раз, видя, как машина устремляется в небо, он как бы сам переносился в кабину. Да и какого же летчика оставит равнодушным взлетающий самолет! Словно сверяя свои мысли, Андрей искоса посмотрел на Волчка — тот жадными глазами, ничего не замечая вокруг себя, впился в крохотный, прижавшийся к земле, как для прыжка, истребитель. Вот словно раздался взрыв — это включился форсаж, и самолет плавно тронулся с места.
— Пошел! Пошел! — зашумели люди.
Скорость нарастала почти вдвое быстрее, чем на обычном самолете, — это видел наметанным взглядом Андрей, — и машина, оторвавшись, с крутым углом набора, умчалась в небо, растворилась в синеве.
Все облегченно вздохнули, но ведь еще предстояла посадка, и никто не уходил, внимательно вслушиваясь в динамик.
Показался самолет. Он шел примерно на высоте круга, пятьсот — семьсот метров. За хвостом тянулся темный шлейф дыма — это всех насторожило.
— У вас в кабине все нормально? — спросил летчика руководитель полетов.
— Вроде нормально.
— Сзади небольшой черный дымок, — как можно мягче предупредил Денисюк, но в голосе его прозвучала плохо скрываемая тревога.
— Тогда я заберусь повыше на всякий случай.
Копытин быстро наклонился к представителю моторостроительного завода.
— Ничего страшного, эти движки всегда коптят, — успокоил его тот, — такая у них особенность.
— Надо предупредить летчиков.
Самолет походил, походил по большому кругу и сел. Машину стали готовить на потолок.
Балкон скоро опустел, начальники разъехались по своим рабочим местам, и на ЛИС от былой торжественности не осталось и следа, теперь здесь властвовала обычная рабочая деловитость.
Русаков вернулся из второго, высотного, полета заметно возбужденный и, как был в скафандре, в гермошлеме, с шумом ворвался в кабинет Вострикова.
— Вы с ума посходили! — закричал он прямо с порога. — Как вы отрегулировали конус воздухозаборника? Хотели движок в помпаж [9] вогнать? — Двигателисты принялись было что-то объяснять, но он нетерпеливо потребовал: — Карандаш!
9
Помпаж— неустойчивая работа двигателя.
Он набросал формулу, рядом нарисовал график, отодвинул от себя исписанный листок.
— Полюбуйтесь, если не верите! Дайте кто поперханочку!
Несколько рук потянулись к нему с сигаретами. Русаков затянулся, поймал на себе встревоженный взгляд Аргунова.
— Мне ведь на разгон не идти, — тихо произнес Андрей.
— Я понимаю тебя, но пойми и ты меня…
Инженеры возвратились с кислыми физиономиями.
— Валерий Константинович, вы правы, мы не учли…
— Ладно, — перебил их Русаков, — регулируйте.
Назавтра первым вылетел Аргунов. Вторым выпустили Струева. Следом Суматохина и Волобуева. Русаков ни во что не вмешивался, но цепко присматривался, не упустил ли чего старший летчик-испытатель, и готов был в любой момент прийти на помощь.
Почти все подопечные Аргунова в этот день побывали в небе.
Не повезло лишь Волчку. Он должен был вылететь последним, но двигатель неожиданно дал резкий заброс температуры, и Аргунов, следивший за процессом запуска, категорически скомандовал:
— Выключай!
Самолет отбускировали на газовочную площадку, и им занялись двигателисты, а Волчок, чуть не плача от досады, хмуро раздевался в гардеробной.
— Не унывай, что за беда, завтра вылетишь, — утешал как мог Аргунов.
Волчок едва дождался следующего дня — настолько острым было его нетерпение. Товарищи снисходительно посмеивались над ним, а когда, сияющий и счастливый, возвратился он из полета, поздравили с успехом. Особенно долго жал ему руку Русаков и, отозвав в сторонку, сказал: