Подношение ушедшей эпохе
Шрифт:
– Разрешите, барышня, вам помочь.
Эти слова его совершенно ни с чем не вязались, прежде всего обращение «барышня». Но я протянула ему обе руки. Он помог мне подняться.
– Благодарю вас, сударь. – церемонно промолвила я, поправляя платье.
Мы оба прыснули, и вдруг он привлек меня к себе. Я посмотрела ему в глаза – они были сияющие и теплые, и в них была нежность. Он приблизил свое лицо к моему, губы его раскрылись пунцовой розой. Я вырвалась и убежала.
И снова эта волна света и счастья…
Я сидела под кустом сирени и думала о своей любви. Я уже знала, что это именно любовь. Я знала, что Курганов хотел поцеловать
3.
Лето следующего года было не таким жарким, как предыдущее. Я часто брала с собой младшего братишку, и мы с ним вдвоем гуляли в лесу. И в этот раз мы отправились в лес, отделенный от жилых построек неглубоким оврагом, в котором плескался ручей, вытекающий из пруда неподалеку. В этом пруду, заросшем камышами, ряской, полном ила и головастиков, мы, ребята, часто купались. После недельных дождей пруд вздулся и ручей заплескался попроворнее, почти затопив камни, по которым мы через него перебирались в прошлый раз. Брат канючил и просился в лес, а я уже подумывала о том, чтобы пойти другой дорогой, как вдруг перед нами возник Курганов. Моментально оценив ситуацию, он подхватил моего братца на руки и как был, не разувшись и не закатав брюк, стал пересекать с ним ручей. Брат довольно хихикал, обвив пухлыми ручками шею спасителя. Курганов бережно опустил малыша на другой берег ручья и посмотрел на меня. Я начала было разуваться, но Курганов одним прыжком пересек ручей вспять и подхватил меня на руки.
Это было прекрасно, как в книжке. Это было впервые в моей жизни, и я тогда не знала еще, что – в последний раз. Курганов нес меня через ручей так долго, как будто через широкую реку. Я не знала, куда девать руки, не решаясь по примеру брата обвить ими шею моего возлюбленного. Глаза я тоже не знала, куда девать, а смотреть мне хотелось только на него, только на него…
Оказавшись рядом с братом, я пискнула «спасибо», взяла малыша за руку и потащила его в сторону леса. Я ни разу не обернулась – а как мне этого хотелось! И как я надеялась, что Вадим все стоит на берегу ручья и смотрит мне вслед!
4.
Зима выдалась снежной, и мы всем ребячьим миром строили на площадке возле дома снежный дворец. С пунцовыми щеками, с сползшими на глаза шапками, с перекошенными набок шарфами, мы старались изо всех сил – близился Новый год! – орудуя лопатами, лопатками и лопаточками, а также варежками, отчего они вскоре превращались в мохнатые ледышки и переставали гнуться. Работа кипела в лучших традициях стахановского движения, когда появилась вдруг в опасной близости от нашего шедевра архитектуры компания подозрительных парней с нехорошими лицами. Среди них был Курганов и видно было, что он среди них главный.
– Что тут малышня понастроила? – гаденько поинтересовался один из пришельцев.
– Сейчас проверим на прочность! – весело гаркнул другой, подошел к снежному дому и пнул ногой наугад. Часть стены
Обвалилась. Среди строителей послышалось тихое оханье и всхлипыванье.
Тут Курганов увидел меня.
– Не трогать! – рявкнул он своим разбойникам.– Оставьте малявок в покое и идите отсюда. Я вас догоню.
Он подошел ко мне, взял меня за обледенелую варежку, посмотрел мне в глаза. В моих глазах были возмущение и неприязнь. Он тихо сказал «прости» и отвел меня в сторону. Я не сопротивлялась. Он поправил сползшую мне на глаза шапку, сбившийся набок шарф, потом оглянулся. От моих сподвижников по строительству нас закрывало вишневое дерево, все в снегу. Убедившись, что нас никто не видит, он взял меня за плечи, наклонился ко мне и поцеловал.
Как жарко поцелуй пылает на морозе,-
Писал великий русский поэт Пушкин. Все смешалось в моей голове, и слова «я тебя люблю» я почти не расслышала из-за возникшего отчего-то шума и звона в ушах. Внезапно я поняла, что глаза мои крепко зажмурены. Когда я их открыла, рядом никого не было.
5.
Территория школы была окружена бетонным решетчатым забором, и включала в себя, помимо здания собственно школы и стадиона еще небольшой лесок – осколок большого леса, а также лужок, заросший буйными дикими травами – полынью, пижмой, крапивой. Осенью их стебли высыхали и служили отличным топливом для костра, который мы и разводили ближе к вечеру, чтобы пламя было ярче, и пекли в костре принесенную из дому картошку. Сидеть вокруг костра и смотреть на пламя – само по себе занятие восхитительное, особенно если удавалось раздобыть хорошее бревно, которое горит долго и ровно, а не бегать все время в поисках сухих стеблей полыни, которые горят ярко, но прытко.
Костер горел исправно, картошка чернела в углях, мы сидели вокруг костра, переговаривались, перешучивались, пересмеивались. Чувствовали себя путешественниками в долгом странствии и поочереди рассказывали друг другу свои приключения. Вдруг повисла пауза. Все почему-то смотрели в мою сторону. Я, не понимая в чем дело, оглянулась и увидела Вадима. В руках у него был ворох сухих веток. Он бросил их в костер и молча уселся рядом со мной.
После восторгов по поводу того, что костер разгорелся так ярко, рассказчик продолжил свое занимательное повествование о верблюдах и караванах, но я его уже не слушала, глядя в огромные сияющие глаза, в которых билось, кроме пламени костра, еще какое-то пламя.
Вадим встал, протянул мне руку. Я покорно подала ему свою и тоже встала. Так же покорно пошла за ним, рука в руке. Мы отошли метров на двадцать от костра, в темноту, в самый центр луга. Звезды светили нам. Внезапно он подхватил меня, стал падать, и мы вместе рухнули в буйные травы, буйно же хохоча. Он не целовал меня, только прижимался щекой к моему лицу и шептал мне что-то ласковое, нежное и бессвязное. Снова встали и снова упали и так без конца. Пахло опавшей листвой горьковато и пряно, травой пожухлой, землей, дымом костра. И лежали, обнявшись, на траве, и над нами сияло всеми своими звездами черное осеннее небо.
– Эй, Ромео и Джульетта! Идите есть картошку! – закричали от костра и перешучивались, и пересмеивались.
– Я тебя люблю. – выдохнула я и не испугалась собственной смелости.
6.
Поздним весенним вечером я возвращалась домой. Пусто было вокруг – ни машин, ни прохожих, ни «собачников». Остро пахло свежей, уже обильной, листвой, распустившейся сиренью. Я уже подошла к подъезду, под освещенный голой лампочкой козырек, как вдруг мне наперерез из соседних кустов сирени метнулась темная фигура. Фигура загородила мне путь в подъезд, осветилась небогатым светом лампочки и оказалась Кургановым.