Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
— Слушай, — Арсений Сергеевич переходит на «ты» и смотрит на меня теперь с заметным интересом. — В какой ты, говоришь, школе училась?
— В шестьдесят третьей.
— С математическим уклоном?
— Нет, обычная средняя школа.
— Хм… а говорят, образование у нас скатилось… Слушай, а давай-ка к доске. Хочу посмотреть, как ты у меня одно уравнение решишь…
И оставшиеся десять минут урока мы с ним разбираем пример у доски. Я записываю черным маркером, он кое-где ставит метки зеленым.
Иногда я оглядываюсь и всякий раз натыкаюсь на пристальный и совершенно нечитаемый
Я снова нервничаю. Как было спокойно все предыдущие уроки, когда он меня не замечал. А сейчас что? Сестра пожаловалась? И сразу вспоминаю слова Полины: он за Соню порвет любого…
Последним у нас иностранный, но тут уж я сижу тихо, не высовываюсь и снисходительное отношение препода принимаю с благодарностью — языки вообще не мой конек.
В нашей школе мне ставили хорошие оценки за старательность, ну и отчасти «по блату». На «отлично» инглиш знали у нас только Олег Хоржан и моя подруга Леська, которая собралась в ин. яз. Все остальные — как я или хуже. Здесь же я — в ауте. Будто в другую страну попала, англоговорящую. Все до единого вместе с преподом просто общаются на английском, легко, свободно, бегло. Как на родном. И только я сижу как пень.
После урока преподаватель говорит мне, спасибо хоть на русском:
— Евгения, предлагаю вам сейчас пройти в лингвистический зал. Попросите там материалы для самостоятельного изучения… ну, наверное, вам лучше взять курс для начинающих… Там наши специальные разработки, очень хорошие. И на грамматику, и на лексику, и на аудирование. Вам это необходимо. Занимайтесь дома, если что неясно — подходите ко мне, спрашивайте…
— Хорошо, спасибо, так и сделаю, — благодарю я, неумолимо краснея. Не очень-то приятно быть хуже всех. Да вообще невыносимо.
— Знаете, где он находится? Кто-нибудь из класса проводите…
— Обязательно! — подает голос Соня Смолина, и по классу прокатываются тихие смешки.
Попрощавшись, преподаватель выходит. Я собираюсь спросить у Полины, где найти этот зал, но едва успеваю открыть рот, как она стремительно убегает из аудитории. И я понимаю, что она боится со мной общаться. Боится навлечь лишний гнев этой ненормальной Сони.
Что ж, найду сама. В конце концов, это просто школа, а не лабиринт минотавра.
Иду по коридору и боковым зрением подмечаю, что за мной следует троица: Смолина и две ее подруги. Но тут ко мне подскакивает проходящий мимо математик.
— О, тебя-то как раз я и ищу! Ты сейчас куда?
— В лингвистический зал.
— Так он не там. Это на третьем этаже. Пойдем провожу, заодно поболтаем.
Он ведет меня в обратную сторону. Соня с подругами в нерешительности останавливаются. Когда мы проходим мимо них, она елейным голосом говорит:
— До свидания, Арсений Сергеевич!
Но он лишь равнодушно отмахивается, не взглянув на нее:
— Ага, пока. Так вот, Женя, я же веду тут математический кружок… отбираю самых-самых. В общем, я думаю, ты нам подходишь…
Мне немного смешно от его самомнения, но дополнительные занятия и правда лишними не будут.
— Что скажешь? — Он обгоняет меня на лестнице и становится на ступень выше, преграждая путь.
— Я тоже думаю, что вы мне подходите, — отвечаю в его манере.
— Отлично! — широко улыбается он. — Тогда вторник и четверг велкам. В три ноль-ноль.
И убегает вниз, так и не проводив меня. Но там я и сама нахожу этот лингвистический зал. Мне выдают несколько книг и журналов и конверт с цифровым кодом от образовательной платформы. Складываю всё это в сумку, которая становится сразу как гиря.
Иду обратно и еще на расстоянии вижу неугомонную Соню и двух ее подружек. Одна — Барби, которая утром целовалась со Смолиным, вторая — чуть полноватая девушка с ассиметричной стрижкой. Кажется, Алла.
Соня сидит на подоконнике рядом с выходом на лестницу и болтает ногами. Эти две — стоят напротив нее, у стены. Они будто здесь просто так, на меня и не смотрят, говорят о чем-то своем, смеются. Но ясно же, что явились по мою душу. Вон даже на третий этаж подняться не поленились.
И нет никого вокруг. Потому что уже идет урок.
После рассказов Полины, конечно, не по себе. Не хочется, чтобы мне выбривали голову или поцарапали кожу. Но иду вперед. Что еще делать? Буду отбиваться как могу. Сумкой вот. Она теперь как раз тяжелая с этими английскими учебниками.
И только когда приближаюсь к ним, Соня поворачивает голову в мою сторону. Не спрыгивая с подоконника, не прекращая болтать ногами, она тянет:
— О-о-о, какая встреча… швабра…
Я смотрю на нее и собираюсь ей ответить, как вдруг запинаюсь обо что-то и лечу на мраморный пол. Слишком поздно понимаю, что одна из ее подружек выставила мне подножку, пока я отвлекалась на саму Соню. Единственное, успеваю выставить перед собой руки и хотя бы лоб не расшибаю. Но ладони и, особенно, колени… Черт, я аж зажмуриваюсь от боли. А когда открываю глаза, то вижу перед собой чьи-то ботинки. Мужские. Идеально чистые.
Поднимаю голову — Смолин. Стоит и смотрит на меня сверху вниз с такой высокомерной миной, будто это лужа тут у него на пути и он не хочет испачкаться.
И вот тут я понимаю: ну всё, приплыла. От этих трех я бы, может, еще как-то смогла отбиться. Но он… Тут вообще без вариантов. Даже без своих дружков справится со мной, не напрягаясь. Скрутит, затащит и… И что будет дальше?
Мне аж дурно становится оттого, что их извращённый ум может придумать, какие еще унижения и издевательства… И почему-то кажется, что забава с щенком была всего лишь безобидной шуткой по сравнению с тем, что они могут вытворить со мной сейчас.
Интересно, здесь есть камеры? Их просматривают? Хоть бы!
Пытаюсь тут же вскочить на ноги. Но Соня спрыгивает с подоконника:
— Куда?!
Затем подает голос Смолин:
— Соня, постой, иди-ка сюда.
— Девочки, держите ее. Что, Стас?
Я кое-как встаю, но эти две сразу цепляются за руки. Мы боремся, я выворачиваюсь, но пока не слишком успешно. Смолин же вместе с Соней отходит на несколько шагов в сторону. О чем они говорят — неслышно, да и не до того сейчас. У меня ведь совсем немного времени, пока эти двое разговаривают, и есть хоть какой-то шанс вырваться и убежать. А потом… потом, когда они вернутся, — пиши пропало. Там уже я ничего против них не сделаю.