Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
А ближе к концу занятия Арсений Сергеевич просит его выполнить небольшое, но заковыристое задание. Я и сама сначала не поняла, что оно с подвохом и не имеет решения. Смолин же долго что-то пишет, стирает, черкает. Озадаченно хмурится, трет затылок, взъерошивает волосы, что-то бормочет под нос, но не понимает, что не так.
— Евгения, не поможете Стасу? — обращается ко мне Арсений Сергеевич и добавляет с явным ехидством: — А то он что-то у нас совсем потерялся.
— Здесь нет решения, — с места говорю я.
И математик, просияв, восклицает:
— Верно! Евгения —
Смолин бросает на него тяжелый и мрачный взгляд, прямо-таки убийственный, но ничего ему не отвечает. Я вижу, что он очень уязвлен, и с трудом сдерживается, чтобы не наговорить резкостей. Мне тоже не по себе. Не люблю, когда людей унижают, даже если это псих. Только математик рад — щелкнул Смолина по носу и теперь страшно собой доволен.
Попрощавшись с нами, он выходит. Остальные ученики тоже быстренько покидают аудиторию. Не знаю, почему я не вылетаю вслед за всеми, а, наоборот, даже медлю, складывая вещи в сумку. И между делом поглядываю украдкой на психа. Он так расстроился, что даже забавно. Ведь это же такая мелочь, а на нем прямо лица нет. Есть в этом что-то по-детски трогательное. Ну, или это мой какой-то загон. Когда Дэн сильно расстроен, меня тоже трогает и прямо пробивает на нежность.
Уткнувшись в телефон, Смолин кому-то что-то написывает, потом вдруг резко поднимает на меня глаза.
— Что? — спрашивает с наездом.
— Ничего.
Он возвращает всё внимание в телефон, но лишь на несколько секунд, затем снова бросает на меня взгляд. На этот раз уже не столько раздраженный, сколько внимательный. Даже, я бы сказала, заинтересованный. Он убирает телефон в карман и неспешно направляется ко мне, плавно огибая столы между нами.
Я тут же начинаю нервничать. Какого черта я тут торчала, еще и пялилась на него? Уже бы ушла давно спокойно!
Когда он подходит ближе, говорю первое, что на ум пришло.
— Спасибо, что вчера все-таки дал мне одеться и уйти… и что других задержал…
Я, между прочим, совершенно искренна. Хоть он и псих, хоть я и злюсь на него, и вообще считаю не самым приятным человеком, не говоря уж про мои подозрения, но вчера он всё-таки спас меня от жуткого позора. И я благодарна за это. Но только за это.
Раздражение и огорчение в нем исчезают окончательно. Смолин на глазах превращается в себя прежнего: наглого, самодовольного мажора. Все-таки расстроенным он выглядел куда привлекательнее.
— Пожалуйста, но за тобой теперь должок, — ухмыляется он.
— Ладно. Если однажды окажешься в женском душе, я тоже дам тебе уйти.
А он в ответ вдруг смеется, так просто и искренне, будто и не усмехался глумливо всего секунду назад. И я вдруг ловлю себя на мысли, что любуюсь им в этот момент. Ему идет вот так смеяться. Даже не потому, что у него красивые белоснежные зубы, как с рекламы зубной пасты. А потому что так он выглядит как абсолютно нормальный человек. Правда почти тут же Смолин добавляет с пошловатой улыбкой:
— О, если я окажусь в женском душе, то вряд ли захочу уходить…
22. Стас
В
Хоть отец и велел быть тише воды ниже травы, она, конечно, сразу же позвала Яну с Аллой. Ну а следом на стихийную вечеринку подтянулись Влад, Милош и Рус.
Сначала мы зависаем в бильярдной, потом Сонька тащит всех вниз, к бассейну.
— Блин, жарко тут у вас, — тянет Яна, обмахиваясь тканевой салфеткой. — Знала бы, купальник взяла.
— Хочешь, мой какой-нибудь возьми, — предлагает ей Сонька.
— Стас, так а чё, ты Швабру прям голой видел в душе? — спрашивает вдруг Влад и изображает руками пышные формы. — И чё? Как она?
С Сонькиной легкой руки все в классе новенькую зовут шваброй. А про то, как она в среду забурилась в наш душ, кто только не обсудил.
— Говорю же — в полотенце она была, — отвечаю ему и на миг зависаю, как будто опять вижу перед собой её. Пылающую от смущения. Жмущуюся голой спиной к дверце шкафа. Прижимающую к груди свое дурацкое полотенце. И меня тут же опять ведет. Кровь горячо ударяет в голову, сердце влёт разгоняется, а в горле пересыхает. Сглотнув, тянусь за бутылкой минералки и жадно пью воду, с трудом отгоняя этот морок. Реально, какой-то навязчивый бред.
— Надо было сдернуть с нее полотенце… — в шутку предлагает Рус.
Я уж молчу, конечно, что в мыслях так и сделал.
— Ага. И нафоткать, — подхватывает Влад. — А Стас, блин, еще и не пропустил никого, посмотреть не дал. Ни себе, ни людям…
— Да было бы там, на что смотреть и что фоткать, — кривлюсь я. Не дай бог кто-нибудь просечет, какая дурь мне в голову приходит. Сам от себя в шоке.
— Вот именно, — поддакивает Яна. — Жаба мелкая.
— А кто вообще придумал отправить Швабру в мужской душ? — спрашивает Рус.
— Мы, — хвастливо отвечает Сонька, переглядываясь с Аллой. — Подговорили девчонок из десятого. Хотели приколоться над ней. Думали, вы всей толпой после физры завалите, а там — Швабра. Решили вам сюрприз устроить… Думали, поржем потом все вместе…
— А Стас всех обломал, — подытоживает Влад с деланно кислой миной.
Тут к нам бесшумно приближается один из охранников. Наклоняется ко мне и тихо сообщает:
— К вам там пришли.
— Кто?
— Девушка. Полина Меркулова. Просила передать, что у нее для вас есть кое-что важное…
— Для меня? — удивляюсь я.
— И для Софьи Викторовны, — многозначительно добавляет чуть громче охранник.
— Капец! Вы слышали? Меркулова сюда приперлась! Что этой рыжей твари надо? — моментально сатанеет Сонька. — Совсем страх потеряла, что ли? Я ж ее прям тут в бассике утоплю…
— Сонь, угомонись, а? — одергиваю ее. — Где она?
— За воротами. Пропустить?
— Да, проводи ее сюда, — говорю ему.
— Стас! Ты чего? — обескураженно тянет Сонька, но затем, скрестив руки на груди, откидывается на спинку стула и с азартом выдает: — А хотя… пусть заходит! Уж мы ее встретим, да, девчонки? И теперь нам никто не помешает…