Подозрение
Шрифт:
– Как дела? – приветствовал Хунгертобель больного.
– Дышу утренним воздухом, – сдержанно ответил тот.
– Я сегодня пришел к тебе раньше, чем обычно, и это вовсе не обход, – сказал врач, подойдя к постели. – Я принес тебе пачку медицинских газет. Швейцарский медицинский еженедельник, французский и прежде всего, поскольку ты понимаешь по-английски, различные номера английского «Ланцета» – известной медицинской газеты.
– Как мило с твоей стороны думать, что я интересуюсь подобными вещами, – ответил Берлах, не отрывая глаз от объявлений. – Однако я не знаю, подходящая
Хунгертобель засмеялся:
– И это говорит тот, кому мы помогли!
– Вот именно, – сказал Берлах. – От этого болезнь не станет другой.
– Что ты читаешь в объявлениях? – спросил с любопытством врач.
– Предложения о продаже марок, – ответил старик. Врач покачал головой:
– Ты считаешь чтение газет более важным, чем медицина. Я хочу тебе доказать, Ганс, что наш вчерашний разговор был глупостью. Ты следователь, и я верю, что ни с того ни с сего можешь арестовать нашего подозреваемого модного врача вместе с его гормонами. Не понимаю, как я мог забыть, что доказательство о пребывании Эменбергера в Чили привести так легко. Он присылал оттуда и опубликовывал в различных медицинских газетах, в том числе в английских и американских, статьи главным образом по вопросам желез внутренней секреции и сделал на этом себе имя. Последняя статья появилась в «Ланцете» в январе сорок пятого года, незадолго до того, как он вернулся в Швейцарию. Конечно, это доказательство того, что наше подозрение было беспочвенно. Заклинаю тебя в будущем не испытывать меня в качестве криминалиста. Мужчина на фотографии не может быть Эменбергером, или это подделка.
– Да, это было бы алиби, – сказал Берлах и свернул объявления. – Оставь мне эти газеты.
Когда Хунгертобель в десять часов пришел к нему с обходом, старик лежал в постели, с интересом читая газеты.
– Кажется, я заинтересовал тебя медициной, – сказал удивленно врач, нащупывая пульс Берлаха.
– Хунгертобель, ты прав, – сказал комиссар, – статьи поступили из Чили.
Врач очень обрадовался и облегченно вздохнул:
– Вот видишь, а мы уже считали Эменбергера убийцей.
– В этом деле за последнее время сделаны колоссальные шаги, – ответил Берлах сухо. – Время, друг мой, время. Английские газеты мне не нужны, а швейцарские оставь.
– Статьи Эменбергера в «Ланцете» гораздо серьезнее, Ганс! – возразил Хунгертобель, убежденный, что друг заинтересовался медициной. – Прочти их.
– В медицинском еженедельнике Эменбергер пишет все-таки по-немецки, – сказал старик несколько насмешливо.
– Ну и что? – спросил врач, ничего не понимая.
– Меня занимает его стиль, Самуэль, стиль врача, обладавшего когда-то литературным талантом. Статьи написаны довольно-таки беспомощно, – сказал следователь осторожно.
– Ну и что с того? – спросил Хунгертобель, ничего не понимая и изучая кривую температуры на таблице.
– Так просто алиби не докажешь, – сказал комиссар.
– Что ты хочешь этим сказать? – воскликнул ошеломленный врач. – Ты еще продолжаешь подозревать?
Берлах задумчиво посмотрел на растерявшегося друга, на старое, благородное,
– Самуэль, ты ведь, как всегда, куришь сигары «Литл Роз»? Было бы великолепно, если бы ты мне предложил одну, я уже предвкушаю удовольствие закурить после овсянки.
Еще до обеда к больному, без конца перечитывавшему одну и ту же статью Эменбергера о поджелудочной железе, пришел первый посетитель со дня операции. В одиннадцать часов в палату вошел его шеф и, не снимая зимнего пальто, держа шляпу в руках, несколько смущенно сел у постели больного. Берлах прекрасно знал, что означает это посещение, а шеф прекрасно знал, как обстоят дела комиссара.
– Ну-с, комиссар, – начал Лютц, – как поживаем? Мы опасались худшего.
– Потихоньку выздоравливаю, – ответил старик и скрестил руки за головой.
– Что это вы читаете? – спросил Лютц, пытаясь отсрочить разговор о теме своего посещения. – Если не ошибаюсь, Берлах читает медицинские журналы?
Комиссар не смутился.
– Читаю запоем, как детектив, – сказал он. – Вот так, пока болеешь, понемногу расширяешь свой кругозор.
Лютц хотел узнать, как долго, по мнению врачей, старик должен соблюдать постельный режим.
– Два месяца, – ответил комиссар. – Я должен лежать еще два месяца.
Хотел этого шеф или нет, а пришлось начинать.
– Знаете, комиссар, предельный возраст, – выдавил он из себя. – Предельный возраст на службе. Вы ведь понимаете: закон есть закон.
– Понимаю, – ответил больной не моргнув глазом.
– Всему свой черед, – сказал Лютц. – Вы должны себя беречь, комиссар, это сейчас самое главное.
– Ну, а как современная научная криминалистика, благодаря которой преступника обнаруживают, как яркую банку с конфитюром? Кто заступит на мое место? – хотел узнать старик.
– Ретлисбергер, – отвечал шеф. – Он уже принял ваши дела.
Берлах кивнул:
– Ретлисбергер и его пятеро детей будут рады повышенному окладу, – сказал комиссар и спросил: – С нового года?
– С нового года, – подтвердил Лютц.
– Итак, значит, до пятницы я продолжаю быть комиссаром, – сказал Берлах. – Рад, что закончил государственную службу, в свое время турецкую, а теперь бернскую. И вовсе не потому, что теперь нужно больше свободного времени, чтобы читать Мольера и Бальзака, а оттого, что буржуазный порядок не является лучшим.
Он хорошо разбирается во всем этом. А люди всегда одинаковы, ходят ли они по воскресеньям в Айя Софию или же в бернский собор. Крупных жуликов не трогают, а пузатую мелочь бросают в тюрьму.
Вообще на свете целая куча преступлений, и на них не обращают внимания, потому что они более эстетичны, чем бьющее в глаза убийство, о котором к тому же напишут в газетах. Мир небрежен и скверен и поэтому катится к черту. Государственной службе больше не нужна такая старая ищейка, как он, потому что слишком много пустяков, слишком много вынюхивания, а настоящая дичь, за которой есть смысл и должно охотиться, находится под охраной закона, как в зоопарке.