Подозреваемый
Шрифт:
Человека, заболевшего лихорадкой, может бить озноб, вот и взгляд Энсона оставался ледяным, хотя чувствовалось, что внутри у него все кипит.
— Два миллиона не разорили бы меня, братец. По правде говоря, мое состояние приближается к восьми миллионам.
Митч по-прежнему молчал.
— Яхту я купил в марте. А с сентября я буду давать консультации в море, через спутниковую антенну. Свобода. Я ее заработал, и никому не получить от меня даже двух центов.
Дверь библиотеки закрылась. Кто-то пришел и хотел,
Поднявшись с кресла, с пистолетом на изготовку, Энсон еще раз попытался добиться от Митча хоть какой-то реакции.
— Надеюсь, ты найдешь хоть какое-то утешение в том, что для Холли все закончится раньше, чем в полночь с субботы на воскресенье.
Уверенность в себе и грациозность высокого мужчины, который появился в библиотеке, определенно говорили за то, что в его роду были пантеры. Серо-стальные глаза сверкали любопытством, ноздри ловили какой-то ускользающий запах.
Энсон же продолжал, обращаясь к Митчу:
— Меня не будет дома, когда они позвонят завтра в полдень, они не смогут найти меня по мобильнику и поймут, что со мной у них ничего не вышло. Убьют ее, тело где-нибудь спрячут и смоются.
Уверенный в себе мужчина был в элегантных кожаных туфлях, брюках из черного шелка и серой шелковой рубашке, под цвет глаз. Золотой «Ролекс» сиял на руке, поблескивали отполированные ногти.
— Пытать ее они не будут, — Энсон все говорил. — Это блеф. Скорее всего, даже не изнасилуют перед тем, как убьют, хотя я на их месте, конечно же, изнасиловал бы.
Двое крепких мужчин вышли из-за кресла Митча, взяли его в клещи. Каждый держал в руке пистолет с глушителем, а такие глаза, как у них, человек обычно видел в зоопарке, стоя у клетки с хищником.
— У него оружие под пиджаком, на пояснице, — сказал им Энсон. Добавил, уже Митчу: — Я нащупал его, когда обнимал тебя, братец.
Теперь Митч задался вопросом: а почему он сам ничего не сказал Энсону о пистолете, когда они ехали в «Экспедишн» и их не могли подслушать? Возможно, в самых глубоких катакомбах его подсознания таилось недоверие к старшему брату, в котором он не желал себе признаться.
У одного из телохранителей кожа оставляла желать лучшего. Угри покрывали все лицо. Он приказал Митчу встать, и Митч поднялся с кресла.
Другой телохранитель задрал полу пиджака и взял пистолет.
Когда ему велели сесть, Митч повиновался.
Наконец он обратился к Энсону, но сказал только одну фразу:
— Мне тебя жалко.
Сказал правду, но в жалости этой было только сострадание и ни капли нежности, жалость эта граничила с отвращением.
Впрочем, какой бы ни была эта жалость, Энсону она не требовалась. Он сказал, что гордится Микки, потому что тот прошел через родительское горнило и остался самим собой, а вот он сам сломался. То была ложь, испытанный прием манипулятора.
Он гордился свойственными ему хитростью и безжалостностью. Услышав, что Митч жалеет его, он разозлился донельзя, глаза сузились, губы разошлись в злобном оскале.
Словно почувствовав, что Энсон сейчас выстрелит в брата, одетый в шелк мужчина поднял руку, «Ролекс» блеснул в свете ламп:
— Только не здесь.
После короткого колебания Энсон вернул пистолет в плечевую кобуру.
А Митч вдруг вспомнил слова детектива Таггарта, произнесенные им восемью часами раньше. Он не знал, откуда эти слова, не было у него уверенности, что они в полной мере отражают сложившуюся ситуацию, но чувствовал, что обязан произнести их вслух:
— Кровь вопиет ко мне от земли.
На мгновение Энсон и вновь пришедшее трио застыли, как фигуры на картине, в библиотеке воцарилась мертвая тишина, ночь и та замерла за дверьми в сад, а потом Энсон вышел за дверь, телохранители отступили на пару шагов, по-прежнему контролируя каждое движение Митча, мужчина, одетый в шелк, устроился на подлокотнике кресла, в котором только что сидел Энсон.
— Митч, — сказал он, — ты сильно разочаровал своего брата.
Глава 26
Такой золотистый загар Джулиан Кэмпбелл мог приобрести, лишь пользуясь собственным солярием. Рельефная мускулатура говорила о наличии домашнего тренажерного зала и персонального тренера, а гладкое лицо, все-таки Джулиану было за пятьдесят, — личного хирурга.
Рану, которая оборвала его фэбээровскую карьеру, Митч не заметил, как и признаков инвалидности. Триумф Джулиана над физическими недостатками, должно быть, не уступал его экономическим успехам.
— Митч, меня распирает любопытство.
— Насчет чего?
Вместо ответа Кэмпбелл продолжил:
— Я — человек практичный. Если в моем бизнесе что-то нужно сделать, я это делаю, а потом не страдаю от болей в желудке.
Митч расшифровал его слова просто: Кэмпбелл не позволяет себе мучиться угрызениями совести.
— Я знаю многих, которые делают то, что должны. Практичных людей.
Через тринадцать с половиной часов похитители намеревались позвонить в дом Энсона. Если он, Митч, не сможет снять трубку, Холли умрет.
— Но впервые столкнулся с человеком, который готов пришить собственного брата, чтобы доказать, что здесь он — самый крутой.
— Ради денег, — поправил его Митч.
Кэмпбелл покачал головой:
— Нет. Энсон мог попросить меня проучить этих щенков. Они только думают, что им все дозволено.
Митч понял, что сюрпризы для него не закончились.
— Через двенадцать часов они умоляли бы нас взять деньги за то, что вернут тебе жену в целости и сохранности.
Митч ждал. Ему не оставалось ничего другого, как ждать.