Подозрительно умный
Шрифт:
Мне же, напротив, в прошедшие месяцы пришлось выдержать столько страшных ситуаций, что буря и перспектива умереть здесь, не могла внушить такого уж большого страха. Больше не существовать, казалось мне намного лучше, чем вернуться когда-то после терапии домой и быть вынужденной посещать моих родителей в Клингенмюнстере.
Но, не смотря на шум воды под нами и барабанный стука дождя над нами, Хозяин времени ещё не хотел забирать меня. Спустя много тянущихся минут молчания, в течение которых ребята начали ещё больше вонять и ёрзать, перед нами внезапно появились фары и Том выгнал нас под проливной, ледяной дождь: Свою собственную машину он оставил
И рот, который не предвещал ничего хорошего.
– Привет, меня зовут Сузи, - сказала она с лёгким американским акцентом.
– Добро пожаловать на природу.
– Добро пожаловать в мой кошмар, подумала я ожесточённо, закрыла глаза и попыталась во сне скрыться от мыслей, которые мучили меня с самого моего отъезда. Сумасшедшие ... все стали сумасшедшими ... Мама и папа в белых халатах, накаченные таблетками. У мамы живот стал ещё больше, который она, дебильно улыбаясь, обхватила обеими руками, в то время как папа постоянно завязывал в галстуке узлы, а Анни считала свои деньги. И надо всем этим парил, хихикая и светясь голубым, Леандер, со злобным блеском в глазах ...
Не успела я пробудиться из моих запутанных снов, как мы снова остановились и были выгнаны из машины, чтобы, как стадо овец, быть согнанными вместе в хижине. Я опустилась там, где была, на стоящий поблизости вещевой мешок, чтобы спать дальше, мокрая от дождя и с ноющими костями. Спать было определённо лучше, чем бодрствовать.
Но уже после нескольких минут кто-то потряс меня за плечо.
– Люси. Идём со мной.
– Я попыталась притвориться мёртвой, но Сузи повторяла свои слова, как мантру и, казалось, у неё было бесконечно много времени, чтобы делать это. Да, она, если будет необходимо, продолжит заниматься этим весь день, но я была так раздраженна, что уже после пятого раза, ругаясь, встала и последовала за ней.
Кроме меня в хижине больше никого не было. Яркость восходящего солнца ослепила меня, когда я последовала за Сузи по грязи в более большую соседнюю постройку, где нас ожидал Том.
– Твой багаж, к сожалению, потерялся. Мы не смогли найти его. Но это не ...
– Шё?
– Мой язык, из-за длительного молчания, был таким оцепеневшим, что я почти не могла говорить и звучала, как будто пьяная.
– Я же ведь ... нет, я этого не делала, - закончила я сухо.
Моя бортпроводница позаботилась о въезде, паспортном контроле, таможни, багаже, а потом передала меня, наряду с другими подростками, Тому. Я, из чистого упрямства, не проконтролировала, находился ли мой вещевой мешок на тележке для багажа. Мне было это к тому времени, по правде говоря, так или иначе, всё равно. Теперь же я жалела о том, что вопреки правилам, упаковала мои любимые вещи, книги, компакт-диски и сломанный ноутбук.
Если мне не повезёт, то я их больше никогда не увижу.
– В будущем, позволь нам пожалуйста сначала договорить? Спасибо, - сделала выговор мне Сузи с неуместной милой улыбочкой.
Она мне не нравиться, подумала я решительно. Нет, она мне совсем не нравиться.
– Тебе не нужны твои вещи. У нас для тебя есть одежда.
– Она протянула мне свёрток, а я была слишком удивлена, чтобы сопротивляться, так что приняла её негнущимися руками.
– Можешь переодеться за занавесью. У тебя есть какие-нибудь пирсинги?
–
– Твою цепочку, пожалуйста.
– Инстинктивно я схватилась за шею. Моя цепочка, это была не моя цепочка, а Леандера. Я нашла её перед отъездом под моей кроватью и, не зная почему, надела.
Это был печальный, одинокий момент, но теперь у меня было такое чувство, что потеряю ещё и последнюю жизненную энергию, если сниму цепочку.
– Нет, только не цепочку. Цепочка нужна мне.
– Твою цепочку, пожалуйста.
– Ладно, значит, молитвенная мантра опять продолжается. У меня не было желания поощрить её к третей. Зашипев, я сорвала кожаный ремешок с шеи и бросила ей в ноги.
Может быть, она сможет вплести его себе в волосы. Не теряя своей липкой улыбочки, она подняла цепочку с пола и положила её в небольшой пластиковый мешочек, который перекочевал к другим пластиковым пакетикам в картонную коробку, которую Том, с угрюмым выражением лица, запечатал клейкой лентой. Всё ясно, оба играли в хорошего полицейского, плохого полицейского. Старый принцип, чтобы подчинить себе человека. Когда я за занавесом снимала через голову пуловер, то заметила, что дрожала всем телом, не только от злости, а потому, что ничего ни ела и ни спала должным образом.
Как только я двигалась слишком быстро, то моё поле зрения становилось размытым, а земля подо мной казалось, качается плавно туда-сюда. Но если я расскажу об этом воспитателям, они припишут всё симптомам, вызванным прекращением приёма наркотиков.
Поэтому я сдержала любое нытьё и понадеялась, что головокружение пройдёт само по себе. Вещи, которые они мне дали, были ужасно уродливыми и слишком большими.
Несмотря на пояс, штаны сползали и остались на месте только после того, как Том пробуравил в коже две следующие дырки, но мне пришлось подвернуть их четыре раза на лодыжках, такими они были длинными. Футболка свисала чуть ли не до колен, а в пуловер я поместилась бы два раза. По крайней мере, мои тюремщики организовали кроссовки 37 размера - единственный предмет одежды, который я могла до некоторой степени принять.
Когда я вышла в моей тюремной одежде на улицу, другие заключённые сидели уже за скудным завтраком, состоящим из кофе, молока и сухой булочки.
Снова я не предприняла никаких усилий, разглядеть их лица более внимательно, а села на самый край скамьи и внезапно так сильно затосковала о нашем хаотичном семейном завтраке, с Леандером под столом, что не смогла сдержать ребячливое всхлипывание.
Но я тут же снова взяла себя в руки и откусила сухую булочку, чтобы проглотить её вместе со слезами. Никто не должен увидеть здесь как я плачу.
Только полчаса спустя скучный, тихий завтрак в пустыне показался мне роскошью. Значит, так быстро могли упасть запросы. Потому что отныне я должна буду жить в кругу ... нарисованном на писке палкой и окружённым мной камнями. Мой новый дом. Инвентарь: небольшая палатка, дрова, спальный мешок, коврик, вода, блокнот и ручка. Больше ничего.
Круги других подростков были от меня так далеко, что общаться с ними можно было только крича - но это всё равно не имело смысла, потому что нам было приказано не разговаривать. Ни слова. Только если нашей жизни угрожала опасность или мы чувствовали себя больными, нам было разрешено говорить с воспитателями, другие же заключённые были в качестве собеседника табу.