Подполковник никому не напишет
Шрифт:
– - Не бойся, стандарт-карта, розового цвета это не "Химмель-транспорт" - это рабочая команда.
Прибалтиец нервно мял сигарету, грустно и как-то виновато улыбаясь. Взгляд его светлых, почти бесцветных глаз с россыпью морщинок у век, случайно встретился с взглядом Оксаны - и она облизнула мгновенно пересохшие губы. Она не понимала причину откровений прибалтийца, и это было страшней всего. Путаясь в собственных мыслях, умирая от острого, почти животного страха, Оксана совершила смертный грех в пределах концлагеря Равенсбрюк, осмелившись заговорить с эсэсовцем без разрешения.
– -
– спросила она, удивляясь собственной дерзости. Где-то совсем недалеко от неё гулко ухали нары от падения тридцати женских тел, отзывавшихся на Хорсманновское "лечь" и "встать". Хуже всего тем, кто занимал места в верхнем ярусе - им приходилось скатываться с полутораметровой высоты на цементный пол и чудо, если всё заканчивалось сбитыми локтями и коленками.
– - Да, ещё не поздно всё отменить. И это будет значить, что я потратил все усилия зря. Другого способа остаться в живых, нет - поэтому ты должна согласиться.
– - Тогда я лучше откажусь, - медленно сказала Оксана.
– Фройленблок - это не способ остаться в живых.
Её слова стёрли грустную улыбку с лица врача-эсэсовца. Прибалтиец глубоко затянулся вонючим табачным дымом и небрежно отшвырнул окурок к грубо сколоченным деревянным помостам, которые заменяли здесь душевые кабины. Оксана проводила взглядом огненную дугу, искрой взметнувшуюся у сырой стены. Если Берта или кто-то из командофюреров обнаружит в душевой окурок, дневальному блока не избежать карцера. С другой стороны этот окурок вонючей эрзац-сигареты может стать настоящим сокровищем для Ядвиги или Николь, главное не забыть сказать им об этом.
– - Ты не понимаешь, - сказал прибалтиец.
– То, что я тебе предлагаю - это спасение. Здесь смерть. Очень плохая смерть.
Оксана не понимающе посмотрела на эсэсовца. Разве он не понимал, что значит череп в его петлице? А смерть была и так повсюду.
– - Лучше "нах Газовня", чем Фройленблок,- Оксана повторила знаменитое в десятом блоке выражение отчаянной польской партизанки, пьянея от собственной смелости.
– - "Нах Газовня"? Откуда ты это знаешь?
– удивлённо переспросил прибалтиец.
– Нет, совсем нет. Если б вас всех внесли в списки на ликвидацию, вас бы сразу отправили Химмельтранспортом в Фернихтунглагер. Здесь, в Равенсбрюке, в десятом блоке - всё намного хуже. Поверь мне, тебе лучше завтра отправиться в Нацвейлер. Для вас "Газовни" не будет.
Прибалтиец опасливо выглянул в пустой коридор десятого блока и уже совсем тихо сказал:
– - Завтра в Равенсбрюк возвращается профессор Гебхард. Вас всех переведут в барак при его лаборатории. Профессор Гебхард и доктор Шидлауски проводят там особые эксперименты, изучая действие сульфаниламидных препаратов. Теперь они будут испытывать Hemer-четыре - препарат, эффективность которого нужно подтвердить.
Прибалтиец растерянно потёр ладонью висок.
– - То, что я тебе рассказываю,- сказал он.
– Это очень большой секрет. Если ты донесёшь на меня или проболтаешься в бараке, ты умрёшь, а я займу твоё место. Это всё очень серьёзно, но ты должна знать, прежде чем отказаться от перевода в Нацвейлер.
– -
– равнодушно спросила Оксана.
– - Если ты будешь знать, ты не сможешь отказаться. И потом - кто-то должен знать об этом. Тот, кто уцелеет в этом аду. Ведь они убивают всех свидетелей.
Прибалтиец сделал паузу и снова посмотрел в сторону спальни десятого блока. Коридор был пуст.
– - Если ты сейчас откажешься от перевода в Нацвейлер, - сказал эсэсовец.
– То завтра окажешься на операционном столе доктора Герты Оберхейзер. Она самый талантливый хирург, которого я когда-либо видел. Тебя привяжут ремнями к металлическому операционному столу и сделают глубокий надрез в верхней части бедра. Надрез будет очень глубоким, почти до самой кости. В рану вложат марлю, пропитанную гноем, металлические опилки, грязь и осколки стекла.
Врач-прибалтиец неловко ссутулил плечи, горячечно вздрагивая от воплей шарфюрера Хорсманн. Он говорил механически, почти не задумываясь, будто повторял давным-давно выученный урок.
– - После рану зашьют, остановив кровотечение. Нагноение начнётся почти немедленно, и ты будешь медленно и очень мучительно умирать. Очень мучительно и очень долго, потому что профессор Гебхард будет время от времени делать тебе инъекции Hemer-четыре или обычных сульфаниламидных препаратов, чтобы выяснить их эффективность. Это лишь продляет агонию. Поверь мне - это очень страшно. Я не один раз видел это - подопытные доктора Оберхейзер обычно от боли ломают силой прикуса зубы.
Он, закрыв глаза, покачал головой, будто его слова бесследно ушли в пустоту.
– - Они умоляют добить их,- протянул прибалтиец почти нараспев своим странным акцентом.
– Некоторые начинают грызть свои губы, так что остаётся лишь большая кровавая дыра до щёк.
Оксана пошатнулась на своих ногах, неожиданно ставших ватными. Холодок ужаса внутри неё едва не превратился в крик. Надрез в верхней части бедра? Пропитанная гноем марля? О чём говорит этот человек?
– - Это ведь неправда, - вырвалось у Оксаны.
– - Ты красивая девушка, - сказал прибалтиец.
– Завтра ты можешь попасть к доктору Розенталю. Он всегда выбирает себе самых красивых девушек. С помощью домкрата для грузовиков тебе сломают ногу в колене и наложат гипсовую повязку. Гипс наложат со смещением. Через три дня повязку снимут, чтобы выяснить, как идёт процесс сращивания кости. Вместе с гипсом тебе удалят хирургическим способом живое тело вокруг коленного сустава, и в лучшем случае ты умрёшь от болевого шока.
Прибалтиец вздохнул.
– - Тебе лучше согласиться на Фройленблок, - сказал эсэсовец, с упрёком посмотрев на неё.
Оксана застыла в оцепенении, тупо глядя в уставшее, изломанное отвратительной гримасой, лицо прибалтийца-эсэсовца. Морщинки вокруг глаз врача десятого блока собрались в жёсткие складки. Невероятно длинные, жёлтые от табака, пальцы прибалтийца, суетливо теребили лацканы его форменной защитной куртки со значком СС в зелёной петлице.
– - Я ассистировал на этих операциях, - зачем-то тихо пожаловался прибалтиец.
– И мне с этим жить.