Подростки
Шрифт:
— Мне, кажется, это опасно. Везде следы. Полотенца не хватит.
— Перестань, не паникуй, если тебе не понравилось, мы не будем так делать.
— Не знаю, я боюсь.
Я поцеловал ее. Мы еще полежали, потом она заволновалась, что ей пора домой.
Мы встали. Одевались вместе, как любовники, как муж и жена, как близкие люди.
Все каникулы мы встречались каждый день. Так, как в тот раз, мы больше не делали. Мы освоили более безопасный способ доставлять друг другу удовольствие.
Мои
— Тебе приятно, когда я так делаю? — спрашивал я, погружая палец в ее щелку.
— Да, только чуть повыше, — отвечала она едва слышно.
— Коснись и ты меня, — шептал я ей, трогая повыше, как она просила.
Я умирал от любви.
В начале она стеснялась, но я все же уговорил ее, и она взяла в свою маленькую ладонь моего петушка. Я содрогнулся от неизведанного ощущения.
Теперь нам обоим было хорошо.
Началась новая четверть. Ноябрь быстро катился к декабрю, и однажды Света не пришла в школу. Не пришла она и на следующий день. Зато первого декабря я был удивлен — всегда такая веселая, она была, словно раненый зверек. Ты заболела, спросил я ее. Нет. А что тогда? Приди вечером на наше место. Хорошо, приду.
И я пришел. Она уже ждала меня. Мы обнялись и пошли в садик.
Всю дорогу она молчала.
Я усадил девушку на столик, где столько раз ласкал ее.
Я погладил ее ноги в толстых теплых чулках.
Она молчала.
— Что-то случилось? — спросил я заботливо.
— Я беременна.
Тетрадь Лены
Зима вступает в свои права.
— Надень теплое, — мать задолбала меня этими панталонами.
Знала бы она, что уже с прошлого года, мы, девчонки, которых заставляют надевать это жуткое одеяние, все дружно делаем одно и тоже. Дома мы натягиваем на себя этот ужас, а перед входом в школу шмыгаем в туалет, который расположен на улице рядом со школой, и там снимаем с себя это и суем в пакет или в сумку.
Весь день в школе мы ходим, как люди. Если где и взметнется короткое платье, то все классно, ножки в чулочках, а выше сплошная тайна.
А панталоны мы надеваем снова в том же вонючем туалете. Пацаны называют его сортир, и правильно. После занятий никто, наверное, не может понять, чего это мы топчемся у этого сооружения. Ведь внутри школы есть более цивильное место аналогичного назначения. Главное в этом деле — не забыть надеть, идя домой.
Новый год на носу. А тетрадь-то отдавать надо! Перечитаем-ка. Однако!
Бурную жизнь я прожила. Пусть завидуют, кто жил иначе. Но как это можно читать при всех? Это немыслимо.
Так и скажу Наташке.
И еще.
Радость у меня великая. Чуть не забыла. Я по этому поводу приготовила речь.
Господа и товарищи! Воспитанницы благородных пансионов и обитательницы домов терпимости! Пионерки и комсомолки! Христианки и католички! Буддистки и иудеи!
Принцессы и нищенки! Женщины-космонавтки! Русские и не очень!
К вам обращаюсь я!
Какой праздник самый лучший, самый долгожданный?
Новый год? Нет!
Пасха? Нет!
Первое мая? Нет!
Рождество? Нет!
День рождения? Нет!
День независимости? Нет!
Восьмое марта? Ближе.
Что же тогда?
Женский праздник.
Настоящий женский праздник — это когда ты думаешь, что залетела, а потом оказывается, что — нет. Мужикам этого не понять. У них нет такого чудесного праздника. У-у! Мерзкие твари. Да чтоб я после этого допустила кого-нибудь из вас к себе без презерватива? Дулечки! Вот вам, вот вам! По два сразу будете надевать, кобели проклятые!
У меня сегодня праздник. Настроение чудесное. Оказывается, солнце все еще светит. Даже странно, вчера его не было, и небо было абсолютно черным. Тут физик давеча повествовал нам про абсолютно черное тело, я мало что поняла, и когда настала пора задавать глупые вопросы, я подняла лапу и спросила что-то такое, что он, бедолага, вздохнул и велел остаться после уроков мне и Семиной.
У нее пара в тетради по задачкам, а я не усвоила материал.
С Семиной физик управился быстро. Она кое-как решила пару задач, и он поставил ей трояк. Заодно, «чтоб не скучала», дал десяток задач на дом.
— Я тебя подожду? — спросила она, надевая пуховый платок.
— Не надо, я сегодня иду к бабушке, — ответила я. И она упорхнула.
Я соврала ей. Нарочно.
— Ну что, Минкина, почему ты стараешься срывать мои уроки?
Я ожидала любого вопроса, но не этого. Вообще, взрослые умеют задавать такие совершенно идиотские вопросы. Самый известный из них: «почему ты балуешься»?
Ну, что на него можно ответить? Вопрос физика был из той же серии. Но он ждал ответа.
— Я не стараюсь, — начала я.
— Ты вредишь мне.
— Я не… — нужный глагол не получался. «Врежу» или «вредю»? Я молчала.
— Ты все время хихикаешь, задаешь глупые вопросы.
— Я не все понимаю, поэтому спрашиваю.
— Все ты понимаешь. Вместо того, чтобы помогать мне, быть другом учителя…
Ого! «Друг учителя» — это что-то новое. Это мы еще не проходили.
— Ты вместо этого постоянно ехидничаешь и смущаешь меня.
Смущаю? Вот это да! Эту тему надо развивать!
— Как это я Вас смущаю? — спрашиваю я голосом овечки первого месяца жизни.