Подруги Высоцкого
Шрифт:
Высоцкий готовился к каждой репетиции, часто предлагал свои варианты сцены, был, как никто, заинтересован в спектакле. Но многое долго не получалось. Роль шла трудно…»
Демидова замечала: «В «Гамлете» Высоцкий выстроил более сложные отношения… В каждой сцене было много вариантов. Иногда Володя играл очень нежную любовь к матери, иногда абсолютно был закрыт и замкнут. Много зависело от наших непростых отношений в жизни…»
Пожалуй, именно тогда она по-настоящему ощутила Высоцкого как партнера. «Володя – один из немногих актеров, который постоянно нес «пол», вел мужскую тему. Кого бы он ни играл, все это были люди мужественные, решительные, испытавшие не один удар судьбы, но не уставшие бороться, отстаивать свое место в жизни. Вся энергия была направлена на безусловное преодоление ситуации,
Наблюдая за Высоцким, Алла Сергеевна, прежде всего, выделяла его самостоятельность и самодостаточность: «В нашей зависимой актерской профессии это качество сохранить очень трудно. Мы зависим от публики, от вкусов, от режиссеров, от партнеров и от своей жизни, от быта – от всего. И сохранить самостоятельность, не упрямство… – очень трудно…»
Она перенимала у Владимира импонировавшие ей эти качества. Когда Любимов в «воспитательных целях» решил отлучить Высоцкого «от двора», лишив роли принца, и передать ее Золотухину, Демидова «сочла за лучшее не участвовать в репетициях».
В конце концов она примирилась с Гамлетом Высоцкого: «Играл он… как поэт. Мы играли «Гамлета» в переводе Пастернака. Кстати, англичане как-то пришли к нам в театр и сказали: «Вы счастливые: вы играете Пастернака, а мы-то ведь играем Шекспира». То есть средневековый язык. А у Пастернака – летящие строчки, и эти строчки, этот ритм Володя очень чувствовал, к нему все тянулись. И иногда он играл именно поэта, потому что он играл так, как будто только что сочинил эти стихи сам…» Глядя на принца Высоцкого, признавала: «Теперь я понимаю: Гамлет – хотя и весьма эффектно для женщины, но даже мужчина далеко не всякий осилит эту роль…»
Он – осилил.
Но за десять лет существования «Гамлета» на сцене Таганки Высоцкий менялся. «Если посмотреть на первые спектакли… – Высоцкий начинал там не ах как хорошо! – полагала Демидова. – Он был тогда крепким мальчиком в джинсах, для которого существовала идея «быть» и только «быть!», а не «быть или не быть?». Но в конце жизни… Володя играл Гамлета с глубокой мудростью, и не снившейся Высоцкому в 71-м году!.. Он играл Гамлета гениально».
К сожалению, это прошло мимо внимания критиков, имеющих обыкновение оценивать работу актера, режиссера только на премьере, мало задумывающихся над тем, как сложится судьба спектакля через полгода, год. Что в нем изменится к лучшему или худшему и почему.
«13 июля 1980 года. В 217-й раз играем «Гамлета». Очень душно. И мы уже на излете сил – конец сезона, недавно прошли очень напряженные гастроли в Польше… Володя плохо себя чувствует, выбегает со сцены, глотает лекарства… За кулисами дежурит врач «Скорой помощи». Во время спектакля Володя часто забывает слова. В нашей сцене после реплики: «Вам надо исповедаться» тихо говорит мне: «Как дальше, забыл». Я подсказала… В антракте поговорили… о плохом самочувствии и о том, что – слава Богу – отпуск скоро, можно отдохнуть. Володя был в мягком, добром состоянии, редком в последнее время…»
Игра для двоих
Едва ли не по-детски, замечательно искренне радовался Анатолий Васильевич Эфрос, когда ему позволили поставить в любимовском театре «Вишневый сад». В дневнике он записывал: «Какая все-таки хорошая мысль – поставить Чехова на Таганке.
С появлением «Вишневого сада» в театральной судьбе Демидовой многое изменилось. Так или иначе, Любимов стал к ней присматриваться и доверять главные роли. Особенно ее тронуло, когда Юрий Петрович, понимая, что с утра от нее как от актрисы (читай – как от «совы») толку мало, разрешал ей приходить – к общему неудовольствию – не к десяти, как всем прочим, а к обеду. «Представляете, как он и все меня ненавидели, когда я приходила в театр к часу!» – кротко усмехалась Алла Сергеевна, добрая душа.
Критически оценивая все свои прежние работы на Таганке, она говорила: «Мне сейчас не нравятся все мои роли, исключая, пожалуй, только Раневскую из «Вишневого сада».
«7 мая. На репетицию не пришел Шаповалов – Лопахин… Эфрос репетицию отменил. Мы, расстроенные, разошлись по домам. Я послала телеграмму Высоцкому.
26 мая. К работе подключается Высоцкий. Он приехал с бородой. Смеется, что отрастил ее специально для Лопахина, чтобы простили опоздание.
6 июня. Утренняя репетиция… Поражаюсь Высоцкому: быстро учит текст и схватывает мизансцену. Шаповалов обижен.
12 июня. Высоцкий быстро набирает, хорошо играет начало – тревожно и быстро.
20 июня. Очень хорошая вечерняя репетиция с Эфросом… Часов до двенадцати говорили с Эфросом и Высоцким о театре, о Чехове.
22 июня. Прогон «Вишневого сада». Вместо Высоцкого – Шаповалов. Очень трудно. Замедленные ритмы. Я на этом фоне суечусь. Без Высоцкого очень проигрываю».
Алла Сергеевна вспоминала, что Высоцкий, готовя Лопахина, «начал тогда работу в очень хорошем состоянии. Был собран, отзывчив, нежен, душевно спокоен. Очень деликатно включился в работу, и эта деликатность осталась и в роли… От любви, которая тогда заполняла его жизнь, от признания, от успеха – он был удивительно гармоничен… И это душевное состояние перекинулось… на меня…».
Она не лукавила, говоря, что у нее «нет ощущения времени по цифровому отсчету. Помню только свои душевные узлы или редкое гармоническое состояние при общении с людьми». Она помнит: когда репетировался «Гамлет», то мифа о Высоцком еще не было. А Лопахин – это 75-й год, когда Высоцкий уже состоялся. Когда он был уже почти заложником мифа о самом себе и знал, что нужно быть в профессии серьезным художником… что там нужно рвать глотку!.. Изначально Лопахин у него было крупнее, чем изначально Гамлет. Но потом обе эти роли выравнялись и проявили Высоцкого как гениального, крупного и многогранного актера!..»
В постановке чеховской пьесы Владимир Высоцкий абсолютно, стопроцентно соответствовал своему герою, которому Петя Трофимов говорил: «У тебя тонкая, нежная душа и тонкие нежные пальцы». Он играл совершенную влюбленность в Раневскую, но поскольку Раневская была в том спектакле прообразом «Вишневого сада» и соответственно прообразом уходящей культуры, то, как полагала Алла Сергеевна, это была уже другая влюбленность. Не только и не столько в женщину, сколько в иную ипостась земного существа. В этой любви был другой слой чувств! Желание иной жизни! Ненасытное карабканье по гладкой стене куда-то… в никуда…
«8 июля. Премьера… По-моему, хорошо. Много цветов. После монолога Высоцкого («Я купил») аплодисменты, после моего крика в III акте – тоже. Банкет. Любимова не было. Конфликт».
…Задумчиво глядя из-за кулис на Демидову-Раневскую, Высоцкий обернулся к стоявшему рядом Смехову, который, не будучи занятым в спектакле Эфроса, просто из любопыства забрел посмотреть на работу коллег.