Подсадной кролик
Шрифт:
Глаза охранника начали съезжать к переносице. И я его понимаю: слушать такую околесицу сможет далеко не всякий. Тем не менее меня несло все дальше:
— Вот недавно совсем мой бутончик познакомился с мужчиной, если ЭТО можно так назвать, страшно сказать, из администрации города! Так он, представь себе, дорогой, оказался настоящим садистом! Издевался над моей девочкой всю ночь: насиловал, бил... — я всхлипнула и подпустила слезу в голос, — Розалия утром едва ноги переставляла. Неделю я ее выхаживала, она, бедняжка, так стонала, так стонала!
«Что плету, мама моя! Может, хватит?» — разумная мысль сверкнула и исчезла. Не так просто остановить меня, когда на меня снизойдет вдохновение. И я продолжила
— А еще случай был...
Что за случай приключился с моей подружкой, охранник почему-то слушать не пожелал. Он лишь вяло махнул рукой куда-то в глубь помещения и глухо пропищал:
— Проходите!
Странный человек, честное слово! Ну как я могу прерваться на середине рассказа, тем более что на нервной почве у меня язык работает отдельно от головы!!!
— Ах, дорогуша, выслушай меня до конца, прошу тебя! Мне совершенно некому раскрыть душу. Розочка пропала, я осталась совсем, совсем одна. Беззащитная, одинокая, преследуемая...
Кто именно преследует меня, говорить не следовало, поэтому я отчаянно разрыдалась.
Совершенно измочаленный сторож бережно взял меня под локоть и повел к столику. Таким нехитрым способом он, видимо, захотел отвязаться от назойливой посетительницы. Сквозь слезы я осматривала помещение. В глубине зала парочка голубых личностей нежно наглаживала друг друга по разным частям тела, за барной стойкой печалился юноша того же цвета, очевидно, обделенный на сегодня вниманием. Одет он был, на мой взгляд, чересчур вызывающе даже для такого заведения. Кожаные штаны казались несколько тесноватыми для мощных ног парня. Интересно, он их с мылом натягивает или как? Зато толстовка компенсировала узость штанишек и запросто могла вместить в себя еще одного не очень большого человека. В левом ухе товарища поблескивала серьга, точно такая же красовалась и вносу. Прикид дополняла лысая голова, то есть не совсем лысая, а уже покрывшаяся коротенькими волосиками.
— Присаживайтесь сюда, пожалуйста, — пискнул кастрат, указывая на стул.
— Спасибо, дорогуша, — рыдания все еще сотрясали мое тело, правда, с гораздо меньшей силой, — посиди со мной, милый, мне так много нужно рассказать! Моя Розалия...
Закончить фразу я не успела — охранник-кастрат исчез, прошелестев что-то о невозможности общения с клиентами.
Итак, я в самом центре разврата! Надо у кого-нибудь узнать про мою Розочку. Тьфу, прости господи, сама же и поверила в собственную сказку. Так, парочка не подходит, — они так заняты собственными чувствами, что вряд ли что-либо замечают вокруг; а вот недоласканный мальчик вполне сгодится. Я решительно поднялась и направилась к бару. Взгромоздившись на высокий стул возле стойки, послала самую очаровательную улыбку бармену и сконцентрировалась на скучающем юноше с серьгой в носу. Черт возьми, у меня совсем нет опыта общения с представителями сексуальных меньшинств. Я глупо таращилась на парня, издавая какие-то малопонятные звуки.
— Ну, чего вылупилась, мочалка? — пробасил объект внимания. Приглядевшись, я неожиданно поняла, что это вовсе и не парень, а женщина. Можно даже сказать, баба. Но какова нахалка! Возмущение рвалось наружу из моей прекрасной груди. Я закатила глаза, собираясь с мыслями и судорожно припоминая слова, слышанные вчера от Ромки во время нашей потасовки. Взгляд случайно упал в зеркало, в котором, кроме бутылок, отражался... Нет, только не это! В зеркале я увидела знакомого мне со вчерашнего дня орангутанга. Он о чем-то увлеченно беседовал с охранником. Беседа доставляла мало удовольствия обоим: орангутанг заметно нервничал, нетерпеливо потирал могучую шею и нервно подергивал щекой, а бедный охранник втянул голову в плечи и что-то лепетал.
«И этот туда же! Надо же, как неудачно вышло», — я досадливо поморщилась. Захотелось растаять в воздухе, исчезнуть из этого проклятого места. Но чудес не бывает! Пришлось брать в свои руки дело спасения собственной персоны. Я обошла стойку, стараясь слиться с ней полностью, грохнулась на четвереньки и заползла во владения бармена. Тот удивленно вытаращил глаза и открыл было рот, чтобы вежливо попросить меня уползти обратно.
— Пикнешь — убью, — пообещала я и для убедительности продемонстрировала кулак. Никакого другого оружия под рукой не было, а моим кулаком можно напугать разве что блоху. Однако бармен рот захлопнул и притворился, что вид ползающих девушек вовсе не является для него из ряда вон выходящим событием. По правде сказать, за последние сутки я больше проползла на коленях, чем прошла. Я и сама перестала удивляться и даже находила некоторые прелести в таком способе передвижения.
«Прав был Ромашка, скоро ходить разучусь».
Уютно расположившись за барной стойкой, я схватила бармена за штаны, заставляя опуститься до моего уровня. Парень некоторое время волновался и пытался отцепить мои руки от своих штанов. Как же он ошибался, несчастный! Если я во что-нибудь вцеплюсь, даже бульдозер не оторвет, что же говорить о слабом мужском организме! Осознав, наконец, собственную несостоятельность как мужчины, бармен опустился на четыре точки.
— Он ушел? — прошептали мои губы.
— Кто? — надо же, какой бестолковый!
— Орангутанг!
Зубы бармена громко клацнули:
— К-кто?
— Ну, козел тот, который с охранником трепался?
— Женька, что ли? — спросил работник сервиса.
Здрасте, орангутанг еще и мой тезка! Захотелось не только измениться внешне, но и сменить имя: этот примат тоже Женька.
— Ну да! Что ж ты такой бестолковый, а?
— Сама посиди здесь с этими педиками, посмотрим, что с тобой будет, — обиделся парень.
— А чего ж ты сидишь? Или тебя кто заставляет? — удивилась я.
— Жизнь заставляет. Я студент, а тетка у меня инвалид. Вот и приходится подрабатывать. А хозяин здесь хорошо платит, да еще разрешает остатки продуктов домой забирать, — бармен вздохнул и пригорюнился.
— Звать тебя как? — сочувственно спросила я.
— Машка, тьфу, то есть Мишка. Это местные меня Машкой окрестили. Сначала обижался, а теперь привык, — опять последовал глубокий вздох.
Мы мирно беседовали, уютно расположившись на четвереньках за стойкой бара. Неизвестно, сколько могла продолжаться наша трепотня, но сверху раздался уже знакомый мне голос орангутанга.
— Машка! — рявкнул он во всю силу легких. — Куда пропала, б... такая?!
Сердце екнуло: а ну как он сюда заглянет? Тут и конец настанет моей молодой жизни. Я пригорюнилась. Михаил распрямился, как пружина.
— Да вот, пролил кофе на пол. Чего хотел-то, Жень?
— Накапай-ка мне, подруга, грамм сто пятьдесят. Что-то нехорошо мне.
Еще бы ему было хорошо! Явился с утреца к даме, а ее и нету. Вот и расстроился, бедняга. Мне бы на его месте тоже нехорошо сделалось. Я сидела под стойкой и грустила. Что ни говорите, а орангутанг тоже человек, к тому же подневольный: ему приказали — он пошел. А тут такая незадача приключилась. Ему же еще и попадет от начальства, что поручение не выполнил, выговор влепят, а, может, и премии лишат. Представив, как орангутанг получает нахлобучку от шефа и остается без денежного довольствия, я совсем приуныла. Хоть вставай и сдавайся. Перед мысленным взором проплыла недавняя картинка: я расположилась на диване у себя дома, а этот Женька крушит мой столик. Скорее всего, он бы и порешил меня сегодня. Нет, пожалуй, сдаваться рано, мы еще повоюем! Я соорудила фигу и злорадно ухмыльнулась. Хрен тебе с маслом, а не Женька Зайцева!