Подсказчик
Шрифт:
— Да, и платила им, — подтвердила женщина. Слезы катились из единственного целого глаза, превращая лицо в еще более гротескную маску. — Мать ненавидела меня.
— Почему? — не унимался Горан.
— Потому что я — женщина.
— Мне жаль… — снова повторила Никла.
— Молчи! — крикнула Лара в адрес брата.
— Мне очень жаль, сестренка…
— Молчи! — вскочив на ноги, яростно выкрикнула женщина. Ее подбородок трясся от волнения. — Вы не можете себе представить. Вы не знаете, что значит оглядываться и наталкиваться на эти глаза за спиной. Взгляд, который преследует тебя повсюду, и тебе известно, что он означает.
Мила держала за руку Никлу, продолжавшую пребывать в состоянии транса: монахиню колотила сильнейшая дрожь.
— Именно по этой причине вы покинули дом, не так ли? — Горан пристально посмотрел на Лару Рокфорд с твердым намерением любой ценой получить от нее ответ. — А он как раз в то время начал убивать…
— Да, думаю, что все так и было.
— Затем, пять лет назад, вы вернулись…
Лара рассмеялась:
— Я ничего не знала. Он обманул меня, сказав, что чувствует себя одиноким и покинутым всеми. Что я его сестра и он любит меня, поэтому мы должны помириться. Что все остальное было просто моими навязчивыми идеями. Я поверила ему. Когда я приехала сюда, первые дни он вел себя вполне нормально: был нежен и ласков, уделял мне много внимания. Он был совсем не похож на того Джозефа, которого я знала с детства. До тех пор…
Женщина снова рассмеялась. И этот смех лучше всяких слов передал всю ее внезапную ярость.
— Значит, это не автокатастрофа довела вас до такого состояния… — высказал свое предположение Горан.
Лара покачала головой:
— Так он наконец обрел уверенность в том, что я больше никогда не покину его.
Все присутствующие почувствовали безмерную жалость к этой молодой женщине, бывшей пленницей не столько этого дома, сколько собственной изуродованной внешности.
— Прошу прощения, — сказала затем Лара и заковыляла к двери, подволакивая поврежденную ногу.
Борис и Стерн расступились, давая ей дорогу. Затем они вновь посмотрели на Горана, ожидая его решения.
Криминолог обратился к Никле:
— Вы можете продолжать?
— Да, — ответила монахиня, несмотря на то что это занятие стоило ей огромных усилий и внутреннего напряжения.
Последовавшая за этим просьба была значительно важнее всех остальных. Другой такой возможности им не представилось бы. От ответа зависела не только жизнь шестой девочки, но и их собственная. Поскольку, если они не смогут понять сути того, что происходило в те дни, на них самих, словно проклятие, ляжет отпечаток этой истории.
— Никла, попросите Джозефа рассказать, когда он встретил человека, похожего на него…
31
Ночью он слышал ее истошные вопли.
Это мигрень не давала ей спокойно уснуть. Теперь даже морфин был не в состоянии успокоить внезапные приступы острой боли.
Она металась по кровати и кричала до потери голоса. Прежняя красота, которую она так упорно пыталась сберечь от неумолимого разрушения временем, полностью пропала. И стала вульгарной. Она, всегда такая разборчивая в выборе слов, сделалась необыкновенно грубой и изобретательной в ругательствах. У нее их хватало на всех. На мужа, так рано ушедшего из жизни. На дочь, сбежавшую от нее. На этого Бога, что довел ее до такого состояния.
И только ему удавалось успокоить ее.
Он приходил в ее комнату и связывал ей руки шелковой косынкой, чтобы ей не было больно. Она уже вырвала у себя почти все волосы, на лице зияли полосы запекшейся крови, появляющиеся всякий раз, когда она впивалась ногтями себе в щеки.
«Джозеф, — спрашивала она, когда он гладил ей лоб, — скажи мне, что я — хорошая мать. Скажи мне, прошу тебя».
И он, глядя в ее наполняющиеся слезами глаза, отвечал ей согласием.
Джозефу Б. Рокфорду было тридцать два года. До смерти ему оставалось еще восемнадцать. Незадолго до этого они уже обращались к одному известному генетику за разъяснениями по поводу того, придется ли и ему разделить участь своих предков. Исходя из еще недостаточных на тот период познаний в области генетически наследуемых болезней ответ прозвучал весьма туманно: вероятность того, что этот редчайший синдром может активизироваться в нем с самого рождения, составляла приблизительно сорок-шестьдесят процентов.
С той поры Джозеф жил, имея перед собой только этот предельный показатель. Все оставшиеся годы были всего лишь «этапами приближения». Точно так же, как болезнь его матери. По ночам этот огромный дом сотрясали нечеловеческие вопли, передаваемые эхом больших комнат. Скрыться от них было невозможно. После многомесячной вынужденной бессонницы Джозеф стал ложиться спать с затычками в ушах, только бы не слышать этого крика.
Но и это не помогало.
Однажды он проснулся часа в четыре утра. Ему снился сон, но он не смог его вспомнить. Но не это было причиной его пробуждения. Он уселся на кровати, пытаясь понять, что это было.
В доме стояла непривычная тишина.
И Джозеф все понял. Он встал, надел брюки, свитер с высоким горлом и свою зеленую куртку Barbour. Затем он вышел из спальни и прошел мимо закрытой двери комнаты матери. Спустился по внушительным мраморным ступеням и через несколько минут оказался на улице.
Пройдя по длинной аллее поместья, он подошел к воротам его восточного крыла, которыми обычно пользовались поставщики и прислуга. Для него это была граница мира. В детстве во время своих вылазок они вместе с Ларой много раз пробирались сюда. Несмотря на то что сестра была намного моложе, она, демонстрируя завидную храбрость, выражала неизменное желание выйти наружу. Но Джозеф всегда отступал. Почти год назад Лара покинула дом. После того как девушка нашла в себе силы переступить эту границу, о ней больше не было никаких вестей. Ему очень не хватало ее.
В то холодное ноябрьское утро Джозеф несколько минут простоял неподвижно перед воротами. Затем он стал карабкаться наверх, чтобы перелезть через них. Когда его ноги коснулись земли, его охватило новое чувство: грудь Джозефа распирало от щекотки, распространявшейся по всему телу. Он впервые ощутил, что такое восторг.
И он пустился в путь по асфальтированной дороге.
Утренняя заря заявила о себе слабыми проблесками на горизонте. Окружавшая молодого человека природа была настолько похожа на природу его поместья, что на мгновение Джозефу показалось, что он на самом деле и не покидал тех мест и что ворота были всего лишь иллюзией, потому что целое мироздание начиналось и заканчивалось здесь, и всякий раз, когда он переступал эту грань, все начиналось снова, оставаясь всегда похожим на самое себя, и так — бесконечно.
Нескончаемая цепь абсолютно идентичных параллельных миров. Рано или поздно прямо перед ним на тропе возникнет его дом, и он снова убедится в том, что все это только обман.
Но этого не произошло. И постепенно, уходя все дальше и дальше, Джозеф осознавал, что смог преодолеть этот барьер.
Кругом — ни души. На горизонте не видно ни машин, ни домов. Звук его шагов по асфальту был единственным человеческим следом среди пения птиц, возвещавших о начале нового дня. Ни единого дуновения ветра, что колышет деревья. Казалось, они пристально следили за его передвижением, словно он был чужаком. Джозефу так хотелось поприветствовать их. Леденящий воздух имел привкус. Привкус инея, сухой листвы и зеленой травы.