Подсказка из прошлого
Шрифт:
— Можно еще один вопрос?
— Спрашивайте.
— В гостиной висит камера, на которую записывается все, что происходит в музее. Нельзя ли как-нибудь взглянуть.
— Не думаю, что там есть что-то интересное. Запись просматривал следователь. К моменту убийства пленка оказалась совершенно чистой.
Я глубоко вздохнула.
— Последний вопрос, можно? — Зинаида Васильевна кивнула, бросив взгляд на часы на руке. — Как давно вы работаете в музее?
— Около пяти лет, как вышла на пенсию.
— Не замечали ли вы что-нибудь странного? Ну, например, чашка начинала
Зинаида Васильевна посмотрела на меня с удивлением.
— Нет, не замечала. А почему вы спрашиваете?
Я почувствовала себя глупо.
— Нет, ничего, мне, наверное, показалось. Спасибо вам за помощь.
Смотрительница музея поспешила к переходу, а я вновь пошла вниз по бульвару. Ее слова, что кто-то из семьи Петушинских, мог убить Андрея, напомнили мне об отце. С тех пор, как мы расстались в день убийства Андрея, отец позвонил лишь однажды. Потребовал, чтобы я вернулась. А когда я отказалась, пришел в дикую ярость. Сказал, что я такая же, как моя сумасшедшая мать, которая вместо того, чтобы благодарить за все блага, которые ей достались, лишила себя жизни.
— Моя мать не сумасшедшая, — закричала я. — Она просто не смогла жить с тобой. А это разные вещи. Я тоже больше не хочу!
— Тех денег, которые ты сняла с карточки, тебе надолго не хватит. А других я тебе не вышлю. Имей в виду, что если ты не вернешься, я перепишу завещание. Ты останешься нищей и никогда не сможешь вернуться во Францию.
Я засмеялась.
— Не в твоей власти лишить меня гражданства. Но на всякий случай скажу, что я не против умереть в России.
— Дура!
Я нажала отбой. Больше мы не общались. Как, вообще, я могла прожить с ним столько лет под одной крышей?
Глава 14
Утром я поехала на могилку Андрея. Народу оказалось мало. Вторник. Рабочий день. Проходя мимо памятника жертвам в Чернобыле, увидела небольшую траурную процессию. Мужчины несли на плечах коричневый, отделанный золотом, гроб. Женщины в черных платьях, пожилые в платках. Провожали в последний путь. Вот так совсем недавно и мы хоронили Андрея. Я помню почти физическую боль, когда на гроб стали бросать комья глиняной земли. Мне хотелось их остановить, закричать, что ему больно, что он задохнется в земле. Я искусала губы до крови, но сдержалась, даже не заплакала. Хватило тогда и Варькиной истерики.
Я налила воды в заранее приготовленную бутылку, чтобы поставить розы и свернула на узкую тропинку. Здесь никого не было, лишь бесновались в низкорослом кустарнике воробьи, издавая неуместное веселое чириканье. Ну почему, почему в жизни все так несправедливо? И зачем Бог всегда старается забрать пораньше хороших людей?
Еще один поворот, нужный сто первый указатель, я пробиралась между могил, вглядываясь в фотографии на памятниках, думая, что все эти люди когда-то любили, страдали, к чему-то шли и… в конце концов успокоились здесь, больше ничего не желая.
Неожиданно я вздрогнула. У могилки Андрея на корточках сидела девушка в синем платье. До меня долетели рыдания. Я повернулась, чтобы уйти, но под моей ногой хрустнула ветка, и девушка повернулась. Варька!
— Ты?! — она с ненавистью посмотрела на меня. — Что тебе здесь нужно? Убирайся вон!
Если бы она не вела себя так вызывающе, я бы ушла сама. В конце концов, она пришла первой и имеет право поплакать в одиночестве, но ее странная необоснованная ненависть ко мне удивляла меня, и в этот раз я решила докопаться до ее истоков. Да и характер мой тут же заявил о себе, и пусть не место здесь выяснению отношений, все же я не могла стерпеть, чтобы со мной подобным тоном разговаривала какая-то девчонка. Я спокойно подошла к ней ближе.
— Кто дал тебе право так разговаривать со мной? — ледяным тоном заявила я. — Тебе не кажется, что на кладбище может прийти любой человек?
— Да как тебе не стыдно?! — вредная Варька упорно продолжала говорить мне «ты», хотя права такого ей никто не давал. — Как ты можешь? Хочешь успокоить свою совесть тем, что приносишь гадкие цветы? Я их все равно выкину. Ему ничего не надо от тебя.
Она схватила завядшие гвоздики с могилки и попыталась бросить в меня. Я перехватила ее за руку. Сейчас, стоя рядом с ней, я почувствовала запах спиртного. Мой взгляд упал вниз. Из открытой сумки, стоящей прямо на земле, торчала бутылка коньяку.
— Ты пьяна, — я с отвращением отпустила ее руку. — Веди себя хотя бы прилично.
— Да, пьяна. Ну и что? Да я, может, пришла сюда застрелиться, как эта, как там ее, любовница Есенина. Я жить не могу без него. Понимаешь ты, сучка иностранная?
Глаза у Варьки были совершенно бешенные, и я ударила ее по щеке.
— Прекрати истерику!
— Не трогай меня! — заорала Варька. — Почему тебя никак не арестуют? Ведь я сказала же этому следаку, что убийство Андрея твоих рук дело.
Я непроизвольно отшатнулась.
— Что, правда глаза колет? Ты, сучка богатая, втерлась к нему в доверие и, воспользовавшись этим, прикончила его. А еще ментам приплатила, чтобы они тебя не тронули. Все с тобой ясно, только вот зачем ты сюда таскаешься? Неужели совесть замучила?
Внезапно на меня накатила дикая усталость. Я даже перестала злиться на Варьку. Мы обе любили Андрея, и обе его потеряли. Ей так же больно, как и мне. Может быть, даже больнее, ведь в молодости все переживаешь острее. У меня даже мелькнула мысль: а если бы я не появилась здесь, вдруг бы она и, правда, напилась, а потом бы вены порезала?
— Я не убивала его, — тихо сказала я, глядя в ее прозрачные от слез серые глаза с пушистыми темными ресницами. — Я тоже его любила.
— Ты?! — с удивлением переспросила Варька, словно перед ней стояла шамкающая зубами старуха.
— Да, я! А что здесь такого?! Думаешь, только молоденькие и хорошенькие имеют право любить? И я не меньше тебя хочу выяснить, кто убил Андрея. Для этого и осталась в Москве, чтобы провести собственное расследование. И вовсе не я приплатила ментам, как ты выражаешься, а в вашей стране такой уголовный розыск. И вообще, может ты все-таки скажешь, почему ты считаешь меня виноватой в убийстве?