Подвиг 1988 № 06 (Приложение к журналу «Сельская молодежь»)
Шрифт:
— Нам будет не до смеха, если они поднимутся сюда, — сказал Говард.
— А парни там, внизу, наверное, последние из тех, о которых ты рассказывал, — проговорил Доббс.
— Скорее всего. В том сообщении упоминалось, что на одном из них соломенная шляпа с золотистой лентой. И вроде бы он один из главарей, из самых кровожадных.
— Да, если они сюда поднимутся, нам будет не до смеха, — повторил Куртин слова Говарда. — Но что-то я потерял их из виду.
— Ты их не видишь, потому что они за скалой, — сказал Доббс. — А когда мы их увидим — поймем, собираются ли они подняться повыше в горы, или спускаются
Они сидели на скале, уставившись вниз, чтобы не пропустить момента, когда всадники завершат «петлю».
— Сколько ты их насчитал? — спросил Говард.
— Не то десять, не то двенадцать, — ответил Куртин.
— Если верить твоему рассказу, столько бандитов никак не могло остаться в живых, — сказал Говард Лакоду.
— Конечно, нет. Большинство из них поймали. Но те четверо или пятеро, что уцелели, могли стакнуться с другими, объединиться в новую банду… И теперь она что-то задумала…
— Я думаю, Боб прав. И если все так и есть и они поднимутся, нам придется туго. Им нужны револьверы и взрывчатка.
— Ты ведь знаком с людьми из нижней деревни, — обратился Говард к Куртину. — Может, эти бродяги искали в деревне оружие и перепуганные индейцы сказали им, что ты тут наверху с ружьем — ты же для них охотник.
— Черт побрал, ты прав, старик. Наверное, все так и было. Тогда они в любом случае появятся здесь — хорошее охотничье ружье дорогая штука.
— Тогда нам лучше не терять времени и подготовиться к встрече гостей, — сказал Доббс. — Ты, Куртин, оставайся здесь, у тебя глаз острый — сообщишь, поднимаются ли они. А мы пока все прикроем.
Первым делом поймали ослов, отвели их в чащу по другую сторону скалы и там привязали. Потом перенесли свое оружие, два ведра с водой и пакеты с печеньем и хлебом в глубокую канаву, шедшую под отвесной скалой. Эта канава была словно создана для обороны: ни сзади не обойдешь, ни сбоку, а перед канавой — открытое пространство, любое передвижение противника будет видно как на ладони, знай бери на мушку.
Когда подготовка к обороне была завершена, Куртин сказал:
— А ведь у нас хватило бы времени всем залезть на скалу, спрятаться там в расщелине и переждать, пока они уйдут.
— Ну и балда же ты, — разозлился Доббс. — Тогда они обнаружат нашу шахту, наш рудничок, и мы не сможем добраться туда, чтобы забрать каждый свою долю.
— Я что-то никакого рудничка не видел, — сказал Лакод.
— Откуда тебе, — ответил Доббс. — Но, раз такая история, давай говорить начистоту. Конечно, у нас есть шахта. И пока мы здесь продержимся, им ее не видать. А если спрячемся, они станут искать Куртина с его ружьем и в конце концов наткнутся на шахту, не сегодня так завтра. Засыпать ее у нас времени нет, и уйти отсюда никак нельзя, потому что если кто-то захватит шахту, нам своего добра отсюда не вывезти. Мы должны держаться здесь и не дать им пройти. Тут игра не на жизнь, а на смерть. Даже если они не знают, что мы золото намыли, понимаешь, они нас разденут до нитки, ни ботинок, ни сапог не оставят. И тогда придется подыхать в джунглях…
— Он прав, — подтвердил Говард. — Будь у нас выбор, мы бы с ними связываться не стали. Ко выбора нет, и в этом все дело.
— Они свернули! Они поворачивают наверх! — крикнул Куртин, спрыгивая
— Как ты думаешь, когда они тут объявятся? — спросил Говард. — Ты ведь эту дорогу знаешь лучше нас всех.
— Это у них займет ровно пятнадцать минут. И они будут здесь. Оставь они лошадей внизу и знай они все потайные тропки — сэкономили бы еще минут десять.
— Ты уверен, что они поднимаются сюда, ты не ошибаешься? — спросил Доббс.
— После того, как они свернули, им ничего другого и не остается. Им придется проехать через эти места! Иного пути на перевал нет.
— А вдруг они повернут обратно?
— Это, конечно, они могут. Но лучше на это не рассчитывать.
— Сложим-ка палатку, — предложил Доббс. — Тогда они не сразу пронюхают, что здесь ночевал не один человек.
Палатку скатали и перенесли в канаву. Потом вырыли что-то вроде профильных окопчиков: голову высовывать не надо, а обзор полный. Обсудили еще план действий, и тут сердца у них забились чаще — они услышали голоса мужчин, достигших последнего поворота.
Несколько минут спустя они показались на фоне кустарника у самой кромки открытой площадки. Лошадей они скорее всего оставили у последнего поворота, потому что как раз последний небольшой участок пути для лошадей самый трудный. Но не исключено, они поднялись сюда без лошадей и по другой причине. Из кустов их вышло семеро, трое остались при лошадях или заняли удобные для наблюдения точки.
Все они были вооружены. У каждого по револьверу, у некоторых вдобавок и ружье. Все в сомбреро, с пестрыми платками, завязанными на затылке, двое — босиком, у одного на одной ноге кожаная гетра, другая — босая. Ни на одном нет целой рубашки, зато кое у кого кожаные куртки, а у троих — длинные облегающие кожаные брюки по щиколотку. На всех по одной, а то и две-три патронные ленты. У некоторых на плечах свернутые одеяла. Одеяла других и мешки с продовольствием остались, наверное, на лошадях.
Когда они вышли на площадку, ограниченную сзади отвесной скалой, а с трех других густым, непроходимым с виду лесом и колючим кустарником, они с удивлением огляделись. Судя по их жестикуляции, они ожидали увидеть нечто иное, не то, с чем сейчас столкнулись. Они не могли не заметить, что совсем недавно здесь был лагерь, что здесь кто-то жил. Валяются нарубленные дрова, кострище покрыто пеплом, его еще не сдуло; пустые консервные банки, осколки разбитой глиняной посуды, обрывки бумаги, скомканные газеты, а вот тут стояла палатка — ее очертания отчетливо видны. Сама площадка представляла собой неправильный прямоугольник с длиной сторон шагов в шестьдесят, но они день от дня несколько удлинялись — приходилось подрубать дров. Да и по этим срубленным деревцам было видно, что ушли отсюда совсем недавно.
Бандиты собрались в углу площадки, закурили. Некоторые присели на корточки, остальные о чем-то переговаривались. По-видимому, тот, в сомбреро с золотой лентой, был их вожаком: когда он говорил, все не сводили с него глаз.
Они приблизились на несколько шагов к центру площадки и снова остановились, заговорили. Было совершенно очевидно: они не знают, ни чем заняться, ни с чего начать. Кое-кто из них решил, наверное, что гринго, американец, ушел отсюда и они опоздали. К такому же выводу пришел в конце концов и вожак, которого они называли Рамирес.