Подвиг 1988 № 06 (Приложение к журналу «Сельская молодежь»)
Шрифт:
— Жетон! — удивился вожак. — Нет у меня жетона. И незачем иметь. И ничего никому предъявлять не обязан. Идите-ка сюда, к нам. Мы хотим с вами побеседовать.
— Можете говорить на расстоянии. Я отлично вас слышу.
Мы вас арестуем. Вы здесь охотитесь, а лицензии на право охоты у вас нет. Мы вас арестуем и отнимем ружье и револьвер.
Куртин рассмеялся.
— Так где же ваш жетон? Вы сами-то имеете право носить оружие? А раз у вас никакого жетона нет, выходит, вы и не из федеральной полиции, и не из государственной. И никакого права арестовать меня не имеете.
— Послушайте, сеньор, — вожак приблизился к нему на несколько шагов. — Арестовывать вас я не стану. Отдайте нам только ваш револьвер. Охотничье ружье оставьте себе. Нам нужны револьвер и патроны к нему.
Он сделал шаг по направлению к Куртину, остальные последовали за ним.
— Больше ни шагу! — крикнул Куртин. — Или я стреляю, так и знайте.
— Будьте хоть немного повежливее, сеньор. Мы вам никакого зла не причиним, нам нужен только ваш револьвер.
— Он мне самому нужен.
— Швырните-ка эту железяку сюда, и мы отстанем от вас, разойдемся подобру-поздорову, — крикнул кто-то из бандитов.
— Ничего вы не получите. Валяйте, проваливайте отсюда!
Куртин еще несколько приподнялся — для лучшего обзора.
А те снова принялись обсуждать, как быть. Бандиты понимали, что в данный момент превосходство на стороне гринго из канавы. Едва они успеют потянуться за оружием, как тот скроется в укрытии и, прежде чем они добегут до тропинки, ведущей в лес, шесть раз выстрелит. Если он хороший стрелок, уложит всех. Поэтому молча вернулись на исходное место и уселись на земле в кружок. Было уже часов десять, самое время подкрепиться. Разложили маленький костерок, сгрудились вокруг огня — чтобы съесть похлебку, пусть и самую жалкую, ее нужно сперва сварить.
Они, конечно, нисколько не сомневались, что гринго в любом случае попадет к ним в руки. Из канавы ему деваться некуда, а так как свой лагерь они разбили на этой площадке, пройдет никак не больше двух дней, и гринго сдастся. Или ему захочется, например, заснуть — тогда его можно будет взять голыми руками.
…Все люди видят в церквах столько картин с изображением самых кровавых пыток, видят скульптуры святых и мучеников с растерзанными телами, пронзенными копьями и стрелами, с открытыми ртами, в глубине которых виднеется огрызок языка, вырванные из груди кровоточащие человеческие сердца, из которых бьют язычки красного пламени; залитые кровью руки и ноги, пробитые гвоздями; размозженные колени с вывернутыми коленными чашечками, спины, исстеганные плетьми с рыбацкими крючками; головы, которые сдавливают терновые венцы, сбитые тяжелыми деревянными молотками. И перед этими вот картинами и деревянными скульптурами, столь реалистическими, что при виде их тебя от неописуемого ужаса начинает бить дрожь, что ты вскакиваешь по ночам, если тебе такое приснится — перед ними верующие и набожные люди часами простаивают на коленях с широко раскинутыми руками, и причитают, и стонут, и молятся, и бормочут, и тихим голосом сто, двести, пятьсот раз поют «Аве, Мария!».
Вот почему этим людям не требуется никакой фантазии и особой изобретательности, если они вздумают скоротать время со своей жертвой — достаточно вспомнить знакомые с детства картины из церквей. И они подражают увиденному, они верны образцам, ибо все их духовное воображение уходит корнями в религию.
Индейцы-язычники в Сьерра-Мадре, Оаксаки, Чеапасе и Юка-тее на дикие зверства не способны. Зато метисы и мексиканцы, которые перед совершением преступления молятся богоматери и часами простаивают перед изображением святого Антония, моля о благословении, а потом снова взывают к богоматери и обещают ей по десять стеариновых свечек, если их не схватят правительственные войска — для них нет ни преступления, ни жестокости, к которым они не были бы готовы. Совесть у них всегда чиста — пусть все их грехи им отпустят те фигуры и картины в церквах, которые, по их мнению, для этой цели и созданы.
Похоже, бандиты мечтали сейчас о приятном послеполуденном развлечении, которое начнется с того, что жертве будут медленно всовывать в рот тлеющие кусочки дерева. Они обсуждали это открыто, как дело решенное и принятое, и Куртин мог себе представить, что его ожидает.
Один из них достал револьвер и прикрыл кожаной курткой, чтобы сразу нельзя было заметить, что он снят с предохранителя. Куртин этого его движения не заметил, бандит был прикрыт другим; но от глаз Лакода оно не ускользнуло.
Бандиты поднялись и снова направились к середине площадки.
— Послушайте, сеньор, — крикнул мужчина в сомбреро с золотистой лентой, — давайте попробуем столковаться. Мы собираемся сейчас уйти, потому что у нас нет здесь больше еды; мы хотим поспеть на базар к завтрашнему утру. Так что самое время сниматься с места. Дайте нам ваш револьвер. У меня есть золотые часы с подходящей цепочкой. Предлагаю их в обмен на револьвер. Часы стоят сто пятьдесят песо. Вы внакладе не останетесь.
Он достал из кармана часы и помотал ими на цепочке.
Куртин опять привстал. И крикнул:
— Оставьте себе ваши часы, а револьвер останется при мне. Собираетесь вы на базар или нет, мне все равно. Но револьвера вам не получить, и точка.
Опершись руками о землю, он хотел было уже спрыгнуть в свой окопчик, когда тот из бандитов, что держал револьвер под курткой, выхватил его. Он стоял за спинами других, и хотя Куртин его самого видеть и мог, заметить оружие в его руках был не в состоянии.
Но не успел бандит нажать на «собачку», как прогремел выстрел и револьвер выпал у него из руки; высоко подняв ее, бандит крикнул:
— Меня ранило!
Когда раздался выстрел, все бандиты с удивлением повернулись в сторону канавы. Увидели поднявшееся над ней легкое облачко. Но поднималось оно у левого угла, а не над тем местом, где сидел Куртин. Ни стрелка, ни его оружия они не заметили.
От удивления они онемели. Осторожно пятясь, снова оказались в тени деревьев. Там расселись на траве и все разом заговорили. О чем — этого осажденные в канаве расслышать не могли, но, судя по всему, бандиты были в полнейшем замешательстве. Как? Неужели в канаве притаились полицейские, выследившие их?
Появились и трое остальных, снявшиеся со своих постов в лесу: они услышали выстрелы и подумали, что без них здесь не обойдутся. Но вожак отправил их обратно, полагая, вероятно, что в данный момент им куда важнее быть при лошадях.
Некоторое время они продолжали переговариваться, и вдруг все расхохотались. Встали и, не переставая смеяться, снова перебрались в центр площадки.
— Вы, сеньор, больше с нами таких шуток не шутите, — крикнул вожак, — Мы все видели. Вы привязали в углу канавы ружье, а потом дернули за шнур. Нас на мякине не проведешь.