Подвиг 1988 № 06 (Приложение к журналу «Сельская молодежь»)

Травен Бруно

На дверцах шкафов царапин не обнаружено. Следовательно, шкафы не взламывали, а открывали ключами. Связка ключей найдена при обыске, отпечатки пальцев с нее тщательно стерты.

Кроме того, в одной из книг криминалистами обнаружено письмо, подписанное «Жофия». В письме содержится просьба к Еве взять к концу недели со сберкнижки деньги — двадцать тысяч форинтов, поскольку эта самая Жофия видела в продаже шубу и хотела бы ее приобрести к свадьбе.

Это письмо Кепеш прочитал дважды. «Судя по всему, — подумал он, — Ева Борошш не держала дома больших денег. Тридцать

тысяч форинтов, предназначенные для оплаты счета за мебель, должны были быть в квартире, но мы их не обнаружили. Значит, преступник забрал эти деньги, зная, очевидно, об их существовании. Это лишний раз подтверждает, что он был близким знакомым Евы», Кепеш нетерпеливо поглядывал на часы, капитан Пооч все не появлялся. За это время по его запросу прислали адреса трех краснодеревщиков, причем один из них жил где-то на окраине Будапешта, другой уже полгода как работал за границей, а третий в настоящее время был в отпуске.

Принесли протокол вскрытия и данные медэкспертизы, а Пооча все не было. «Зато опять явился этот здоровенный господин Сивош», — с досадой подумал Кепеш и, стараясь, чтобы голос его звучал приветливее, проговорил:

— Что вы хотите?

Сивош смекнул, что лучше не интересоваться начальником, и обратился прямо к лейтенанту:

— Докладываю, что мною обнаружена и доставлена рыжеволосая девушка по имени Жофия. Она подтвердила, что знакома с Евой Борошш. Сейчас ждет в коридоре.

Лицо Кепеша еще больше помрачнело.

— Пусть подождет, пока не прибудет товарищ капитан. Он сам ее допросит. Где вы ее взяли? — спросил он уже не так официально.

Сивош позволил себе слегка улыбнуться.

— В «Красном матросе».

— Как же вы ее там отыскали?

— Воспользовался своей личной картотекой. Все девочки у меня на учете. Рыжих не так уж много, имя Жофия довольно редкое. В свое время я записал в картотеку, где она бывает. Нашел я ее там в два часа ночи. Она была немного под градусом и сразу призналась, что знает Еву Борошш. Больше ничего не удалось из нее выудить. Остальную часть ночи она провела в изоляторе, мирно спала. Попытки к бегству не было.

— Понятно.

— О других лицах с подобными приметами сведений у меня нет.

— Хорошо.

— Какие будут задания? — вежливо осведомился Сивош.

— Дальнейшие указания вы получите от капитана Пооча. Одну минуту, возьмите у нее отпечатки пальцев и сличите их с имеющимися. Хотя, по-моему… ну да ладно.

— Слушаюсь! — Сивош заметил, что Кепеш нервничает, поэтому осторожно прикрыл за собой дверь. Но едва он оказался в коридоре, как рявкнул громовым голосом так, что лейтенант вздрогнул: — Ну, сударыня, сейчас мы покрасим ваши пальчики! Снимем отпечатки!

Было уже восемь тридцать. Кепеш встал, придвинул к себе листок с адресами краснодеревщиков и написал на нем красным фломастером: «Проверить». Напротив пригородного адреса поставил галочку. Поколебавшись немного, он передвинул записку на стол капитана.

В восемь часов сорок минут, испытывая угрызения совести, что действует по своему усмотрению, он вышел из здания милиции и направился

к ближайшей остановки автобуса.

4

Доктора Хинча мучила головная боль. Он кружил по комнате: И хотя принял лекарство, ясно было, что приступа мигрени ему не избежать. Вчерашнее происшествие настолько выбило его из колеи, что он почти не спал ночь.

Он намочил полотенце, хорошенько отжал его и обмотал голову. Боль как будто стала немного спадать.

— Ева! Ева! — тяжко вздохнул Хинч. Он уже простил ее. Простил ей то, что она его отвергла, высмеяла и назвала глупой старой обезьяной. Вот как судьба ее наказала… Он представил себе лицо Евы, нежное, молодое, ее улыбку, ослепительно белые зубки. Но напрасно пытался он удержать ее образ — перед ним возникало другое лицо, сплошь испещренное морщинами, лицо старого Михая Борошша. А что за подозрительный взгляд! Точно видит насквозь.

Еще когда Хинч был женат, Борошш считался его другом, больше того, он был его сообщником: то, что Михай тайно покупал или выменивал в недрах своего магазина, Хинч расплавлял, разумеется, за соответствующее вознаграждение, и ставил пробу; позднее он сам научился находить покупателей на приобретенные Борошшем червонное золото, платину и кое-какие антикварные вещицы. Немалая часть нумизматической коллекции Борошша была приобретена с помощью Хинча — Михай давал ему адреса, а он шел и покупал.

После того как от него ушла жена и забрала все его сбережения, деньги стали нужны ему еще больше. И Борошш для этого оказался как нельзя более кстати. Их сближению во многом способствовали шахматы. Партии, длившиеся далеко за полночь. И иногда оброненные Борошшем слова: «Ты мой единственный друг. Ты единственный, кому я доверяю. Единственный близкий мне человек». Это вселяло в него надежду, что он — единственный человек, которому Борошш пожелает оставить свое состояние. Пока однажды Борошш не объявил, что женится.

Все мечты рухнули. У Хинча оставалась одна-единственная надежда: завоевать благосклонность новоиспеченной жены Михая и после его смерти вместе с ее рукой заполучить уплывшее у него из-под коса состояние. Но Борошш, видевший его насквозь, запретил жене с ним общаться и отказал ему от дома. Но даже это не лишило Хинча надежды. Он часто прислушивался, что происходит там, наверху: к поскрипыванию кресла-каталки и постукиванию каблучков. Теперь он уже мечтал не только о деньгах своего друга, но и о его жене.

Доктора Хинча бросило в жар, и он снова почувствовал приступ головной боли. Он приготовил новый компресс и, вздохнув, положил его на лоб.

Где кончилась его любовь и началась ненависть? Трудно было разобраться.

И еще эта мигрень…

В прихожей раздался звонок. Звук его отозвался в голове Хинча острой болью. Еле волоча ноги и прижимая полотенце ко лбу, он пошел открывать дверь.

— Доброе утро!

Перед ним стоял вчерашний следователь. В ответ на его приветствие Хинч пробормотал что-то неопределенное. Следователь вошел и закрыл за собой дверь.