Подвиг
Шрифт:
Ненавидящая, презирающая и плохо это скрывающая жена?… Матерьялистка «мамочка»?… И сынъ — хулиганъ, едва ли не большевикъ, Мишель Строговъ!..
Жить не стоитъ… Засунуть поглубже въ ротъ холодное дуло револьвера и гд нибудь въ глуши… Въ Версальскомъ лсу, или въ лсу Фонтенебло… «Sauter la cervelle», какъ говорятъ французы.
Жить безъ этихъ мечтанiй… О Россiи?… Объ армiи?… О томъ, что еще куда то пригодишься?… Невозможно…
Его жена встала и торопливо совершала свой несложный утреннiй туалетъ. Полковникъ лежалъ, прикрывъ глаза, и наблюдалъ ее. Какъ обезобразили ее остриженные волосы!.. И какая сдина въ нихъ!.. Когда то онъ такъ сильно и страстно любилъ
— Вставайте, Георгiй Димитрiевичъ, — повернувшись отъ маленькаго зеркала, сказала ему Ольга Сергевна. — А то опять вашу газету не успете прочитать.
Полковникъ открылъ давно не спящiе глаза, для приличiя потеръ ихъ и сразу обими ногами сталъ на полъ. Онъ шагнулъ къ двери, вышелъ въ крошечиую переднюю, гд на вехотк лежала Топси, погладилъ заласкавшуюся къ нему собаку, открылъ ей дверь и крикнулъ внизъ:
— Нифонтъ Иванычъ, откройте, пожалуйста, дверь собак… Какая погода?…
Снизу, откуда былъ слышенъ стукъ молотка, раздался бодрый стариковскiй голосъ:
— Заразъ, ваше высокоблагородiе. Молоточекъ прекратилъ свою дробь. Внизу скрипнула дверь, и тотъ же голосъ добавилъ:
— А похода есть — дождь!
VI
Топси — собака особенная. Когда и кто училъ ее этимъ премудрымъ штукамъ — никто не помнитъ. Кажется, полковникъ, когда былъ безработнымъ, скуки ради, объяснялъ внимательно жолтыми топазами, не мигая смотрвшей на него собак, что у газетчика въ ларьк на place de la Gare есть разныя Русскiя и французскiя газеты. Есть «Возрожденiе», гд редакторомъ Петръ Бернгардовичъ Струве, другъ Добровольческой Армiи, и есть «Послднiя Новости», гд редакторомъ Павелъ Николаевичъ Милюковъ — врагъ Добровольческой Армiи, есть газета «Liberte» — хорошая газета и есть газета «L'Humanite», очень даже скверная газета. По утрамъ надо приносить газету «Возрожденiе». Полковникъ подносилъ къ носу Топси еще влажный, утреннiй номеръ и давалъ его нюхать. Топси слегка воро тиланосъ — пахло совсмъ невкусно — типографской краской, — но брала, брезгливо поджимая губы и языкъ и морщась, свернутый номеръ и покорно шла за полковникомъ. Потомъ она научилась длать это самостоятельно. Газетчикъ давалъ ей нужную газету, получая отъ полковника разсчетъ по окончанiи мсяца.
Топси выбжала за калитку крошечнаго палисадника, по узкой дорожк, покрытой асфальтомъ, пробжала къ воротамъ, мимо маленькихъ, еще спящихъ дачъ и свернула на rue de la Gare.
Моросилъ мелкiй дождь. Непрiятная была погода. «Людямъ хорошо», — думала Топси, — «у нихъ есть зонтики, а какъ я донесу газету, не промочивъ ее?
Полковникъ опять будетъ ругаться, а «мамочка» выгонитъ изъ теплой комнаты отъ «саламандры», и будетъ ворчатъ, что отъ меня пахнетъ псиной… Эхъ, жизнь собачья!..»
Поднявъ на спин ершомъ шерсть, Топси, бжала знакомыми улочками, избгая place du Marche, гд всегда бывали собаки, и гд жилъ отвратительный кобель Марсъ, длинный, на короткихъ лапахъ, съ жесткою, какъ щетина, во вс стороны торчащею шерстью шоколаднаго цвта и съ мордой, такъ заросшей волосами, что еле были видны черные глаза. И это чучело морское, говорятъ, — люди, конечно, говорятъ — очень модная собака!.. Этотъ негодяй не пропускалъ ни одной корзины съ салатомъ, или картофелемъ, ни одной груды кочановъ цвтной капусты, положенныхъ подл ларьковъ на рынк, чтобы ихъ не опрыскать. Завидвъ Топси, дловито бгущую съ газетой въ зубахъ, онъ норовилъ наскочить на нее сзади и осдлать ее своими безобразными,
У газетнаго ларька стоялъ Лимонадовъ. Топси знала его. Это былъ пожилой господинъ, поэтъ, кажется, единственный Русскiй, съ кмъ полковникъ никогда не раскланивался. Говорятъ: — большевикъ!.. Топси было непрiятно становиться при немъ на заднiя лапы, опираясь передними о край прилавка и ждать, когда торговецъ достанетъ нужную газету.
Лимонадовъ о чемъ то говорилъ съ газетчикомъ, кивая головою на собаку, и оба смялись.
Продавецъ подалъ газету Топси. Той хотлось поскоре отдлаться отъ непрiятной компанiи, и она, схвативъ газету клыками, и стараясь возможно меньше намочить ее на дожд, опрометью бросилась отъ прилавка.
Лимонадовъ и газетчикъ провожали ее почему то дружнымъ хохотомъ.
«Мерзавцы!..»
Полковникъ ждалъ въ «мамочкиной» комнат, гд киплъ на примус коричневый кофейникъ и пахло керосиномъ, кофе и булками. Тамъ сидлъ совсмъ готовый, чтобы идти на работу Мишель Строговъ въ каскетк на затылк, и, держа обими руками большую тяжелую чашку, пилъ горячiй кофе.
Топси, какъ это и полагалось по ея собачьему ритуалу, открыла лапой притворенную дверь, подбжала, любезно извиваясь всмъ тломъ и виляя короткимъ, обрубленнымъ хвостомъ, къ полковнику, сла передъ
нимъ, осторожно толкнула его лапой и подняла голову съ газетой.
Но полковникъ вмсто того, чтобы взять газету изъ зубовъ Топси, поласкать ее по голов и дать ей кусочекъ сахару, сдлалъ свирпые глаза и такъ посмотрлъ на Топси, что та перестала вилять хвостомъ и уронила газету на полъ.
— Ты что принесла, стерва?… А?…
Топси виноватыми глазами смотрла на полковника.
— Нтъ, посмотрите, пожалуйста, какая это каналья здсь издвается надо мною!.. Я этому мерзавцу Жюльену пойду и морду набью!
Полковникъ схватилъ съ пола свернутый, мокрый листъ газеты и съ силою злобно ударилъ имъ по носу Топси. Собака отвернулась и заморгала глазами. Въ жолтыхъ топазахъ отразились недоумнiе и страхъ. Полковникъ сталъ бить приникшую къ земл собаку по чемъ попало. Топси жалобно визжала. На ея визгъ вбжали теща и Ольга Сергевна.
— Ты мн что принесла, дрянь? — бшено кричалъ полковникъ. — Ты мн жидовскую газету принесла!.. Ты что издваешься надо мною?..
— Оставьте собаку, Георгiй Димитрiевичъ, — закричала Ольга Сергевна. — Разв она понимаетъ, что ей даютъ?… Можетъ быть «Возрожденiе» сегодня не вышло почему либо, и газетчикъ ей далъ эту газету.
— He брать была должна!.. Я ее, дуру, училъ… Сколько разъ нюхать давалъ и ту и другую.
— Ее читать было нужно учить, а не нюхать, — сказалъ съ насмшкою Мишель Строговъ и съ трескомъ поставилъ на круглый столъ пустую чашку.
— Ты что щен…
Мишель Строговъ узко поставленными, строгими, срыми, маленькими глазами посмотрлъ на отца и повелъ широкими плечами. Лицо изъ подъ круглой рабочей каскетки казалось наглымъ. Что то хулиганское, «большевицкое» было въ немъ и отъ взгляда Мишеля, насмшливаго и властнаго холодъ прошелъ по жиламъ полковника. Молнiей пробжала мысль — «трогать его нельзя. Ныншняя молодежь… Ей что?… Она и на отца руку подниметъ… Или совсмъ уйдетъ… А онъ съ его шофферскимъ заработкомъ — главная опора семьи».