Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)
Шрифт:
– Твой барин одет?
– Они были в халате, когда я пошел.
– Куда кладет он ключи от бюро и от шкатулки?
– Всегда в карман, если он выезжает, и на камин в кабинете, когда одевается.
– Так, слушай меня.
– Слушаю-с.
– Из двух одно: или герцог поспешит в отель Салландрера и не вспомнит о знаменитой рукописи своего родственника, или же захочет взять ее с собой для полного удостоверения.
– Может быть.
– В таком случае спрячь ключи. Он поищет их, не найдет и отправится без рукописи.
– Хорошо.
– Когда он уедет, уничтожь рукопись.
– Каким образом?
– Сожги ее или, вернее сказать, сожги шкатулку, бумаги.
– И банковые билеты?
– О, добродетельный болван! Можешь смело положить их в карман. Разве пепел всех бумаг не одинакового цвета?
– Я тоже так думаю.
– Брось шкатулку в огонь.
– Понимаю. Вполне понимаю.
Герцог де Шато-Мальи, закутавшись в халат, шагал по кабинету, ожидая с невыразимым нетерпением возвращения Цампы.
Наконец, Цампа пришел с ответом. Герцог принялся читать записку, а Цампа между тем спрятал в рукав связку ключей, делая вид, что прибирает в комнате.
Но герцог не вспомнил ни о шкатулке, ни о ключах.
– Давай скорее одеваться, – сказал он Цампе, – и вели закладывать лошадей.
Через четверть часа после этого герцог де Шато-Мальи уехал в Вавилонскую улицу в отель Салландрера.
После его отъезда Цампа отпер шкатулку, взял из нее знаменитую рукопись, бросил ее в камин и затем, положив в карман около дюжины банковых билетов, бросил всю шкатулку в огонь. Окончив все это, он прехладнокровно поджег спичкой бумаги на столе и под столом и, заперев дверь кабинета, вышел из него.
– Через четверть часа я крикну: «Пожар!» – и пошлю за пожарными, – рассуждал он, – так как я не хочу допускать, чтобы отель сгорел весь. Он застрахован, а я не хочу разорять страховое общество.
Когда де Шато-Мальи приехал в отель де Салландрера, герцог ждал его в обширной комнате, меблированной хотя просто, но украшенной несколькими фамильными портретами, взятыми из галереи древнего испанского замка. При входе герцога де Шато-Мальи он встал и с достоинством пошел ему навстречу.
– Садитесь, – сказал он, указывая ему на кресло. Герцог де Шато-Мальи сообщил ему все то, что знал сам относительно бумаг, доказывавших, что он происходит из рода Салландрера.
Герцог де Салландрера был удивлен или даже, вернее сказать, просто поражен его словами.
– Не посмеялся ли над вами ваш родственник, письмо которого мне бы очень хотелось прочитать? – наконец, сказал он.
– Сегодня или завтра, – ответил ему де Шато-Мальи, – привезут бумаги, о которых я вам говорил. Что же касается письма, то оно будет у вас через десять минут.
Сказав это, герцог де Шато-Мальи встал и вышел из комнаты.
Садясь в карету, он крикнул кучеру: «Домой! Гони как можно скорей!»
«Странно, – думал он дорогой, – герцог, кажется, не верит мне».
Он скоро вернулся к герцогу де Салландрера и сообщил ему крайне печальную весть, что это письмо сгорело вместе со шкатулкой, в которой оно лежало.
Герцог де Салландрера был удивлен этим известием, но в особенности же он был окончательно ошеломлен словами своей дочери Концепчьоны, которая возбудила в нем подозрение к известию герцога де Шато-Мальи.
– Страннее всего то, – говорила Концепчьона с твердостью, – что у герцога сделался пожар именно в тот момент, когда он ехал к себе за бумагами, и что пламя постаралось так поспешно сжечь эти бумаги.
На этот раз подозрение болезненно зашевелилось в душе герцога.
– И к тому же, – добавила Концепчьона, вставая с места, чтобы уйти, – согласитесь, папа, что если графиня Артова действительно такая потерянная женщина, как говорит о ней баронесса Сен-Максенс, если она действительно дозволила себе изменить даже своему мужу, то ее родословные историйки, выкопанные ею где-то в южной России, быть может, такой же миф, как и ее высокая добродетель.
Герцог был так поражен этими словами, что не нашелся даже, что и сказать своей дочери.
В этот же день, в пять часов вечера, Рокамболь получил от Концепчьоны по городской почте записку следующего содержания:
«Приходите непременно сегодня вечером, мой друг. Нам угрожает новая опасность: один самозванец во что бы то ни стало хочет добиться доверия моего отца и убедить его, что в его жилах течет кровь Салландрера.
Если вы не придете ко мне на помощь, если вы не поддержите меня и не дадите мне совета, как мне поступить, отец мой, пожалуй, поверит всему и пожертвует мною ради своих родословных предрассудков.
Приходите, я жду вас.
Концепчьона».
– Цампа, должно быть, отлично выполнил возложенное на него поручение, – заметил Рокамболь сэру Вильямсу, после того как он прочел ему эту записку. – Концепчьона же уверена, что Шато-Мальи негодяй, и я, разумеется, не стану разуверять ее в этом.
Слепой отрицательно покачал головой и написал:
– Ты дурак, мой племянник.
– Неужели? Что же я должен, по-твоему, делать?
– Вот что.
И вслед за этим сэр Вильямс написал на доске еще две строчки.
Рокамболь прочел их и, подумав, проговорил:
– Хоть я и не понимаю, но так как я привык беспрекословно повиноваться тебе, то я исполню это.
Самодовольная улыбка пробежала по губам сэра Вильямса, а маркиз де Шамери отправился обедать к своей сестре – виконтессе д'Асмолль.
Ровно в полночь негр провел его через садовую калитку в мастерскую Концепчьоны.
На этот раз молодая девушка не сидела неподвижно, пригвожденная к месту, нет, при очевидной опасности в ней закипела испанская кровь. Взор ее сверкал какой-то необыкновенной энергией, хотя она и старалась казаться совершенно спокойной.