Подземный Голландец. Странники и пришельцы (сборник)
Шрифт:
…От меня воняет… воняет, а я не слышу… привык… мне нет до них дела… ни до кого… ни до Митьки… ни до кого… ни до Лены… Лена… Лена… нет, мне ни до кого нет дела, ни до кого… сейчас до Кольцевой доеду и там отосплюсь… отосплюсь… в тепле…
…А как я до Кольцевой доеду? Мы же стоим… стоим, стоим… а я, дурак, отдал водку… зачем я им отдал водку…
…Митька… Лена… Лена… зачем ты бросила меня одного? Меня уже нет, Лена… Тот, кто сидит здесь – это не я, Лена… Водки! Это не я хочу водки, это он хочет водки! Он! Водки! Лена! Я не могу думать, Лена… я не могу быть собой, Лена…
…Я сам виноват, Лена… можно было удержаться, Лена… но так трудно было без тебя, Лена… я потерял тебя, Лена… я потерял тебя… себя…
…Как я давно уже не думал о тебе, Лена… Как я давно уже не думал о себе… Как я давно уже не думал… вообще… Митьку встретил…
…Митька… он завидовал мне… А я? А я гордился… перегордился я… Лена! Скажи мне что-нибудь! Только не говори, что я падаль, падаль последняя… Что я подонок… по-донок… тот, что на дне… около дна… по дну…
…Лена, прости… прости, что я по-донок. Водки-и-и-и…
33
– Давайте, мужики, кто на выход… кто прогуляться хочет? Да заодно и чашку надо попробовать подставить туда, где вода сочится.
– И перекурить.
– Кто может, потерпите… пока.
Николай Васильевич подошёл к дверному проёму и встал около него.
Мужчины стали прыгать вниз, один за другим.
– А ты как, братан? – спросил Сергей. – Тебя как звать-то?
– Толик. У меня всё в норме. Приспособлено всё. Я потом… скажу, когда надо будет…
– А то давай. Я тебя на спину… Тебя где ранило-то? В каком году?
– Я…
– Чего молчишь?
– Я…
– Да горбатого он тебе лепит, ты что, не видишь? – сказал Саша, спрыгивая во тьму тоннеля. – Он такой же чеченец, как и я.
– Обманываешь? – Сергей наклонился над коляской.
– Извини… не был я в ней, в Чечне этой… извини…
– Эх ты! – Сергей вдохнул воздух и некоторое время стоял молча, не в силах произнести ни слова. Негодование душило его.
– Сволочь ты, вот ты кто! Спекулируешь, значит! Люди там жизни свои положили, а ты деньги шибаешь под это дело! Ах ты…
– Я…
– Да если бы ты не на коляске ездил, я бы вмазал тебе… чтобы тебе Москва Чечнёй показалась, сволочь!
– Прости…
– А где же тебе ноги… оторвало? – спросила Лида, чтобы немного разрядить обстановку. – Почему ты без ног?
– Да с пацанами… по дури… на электричках катались… Вот я и упал… неудачно.
Толик сидел на своей помятой инвалидной коляске и размазывал слёзы по щекам.
– Эх! – сказал Сергей и спрыгнул во тьму.
А Толик всё плакал, плакал. Всхлипывал.
– Да ты бы лучше так и говорил, когда просишь, – неожиданно сказала Лида. Неожиданно, потому что до этого она почти всё время молчала. Или сама плакала.
– Да я как-то боялся…
– Правда – она всегда лучше. – Лида подошла к Толику и вдруг погладила его по голове. – Может, тебе бы и подали больше. Люди бы пожалели тебя, как мальчишку-дурака. А то все в герои метят. Даже нищие…
– Это точно. Мы боимся правды, – поддержала её Наталья Сергеевна. – Чтобы говорить правду или жить по правде, надо большую смелость иметь.
– Кому она нужна, ваша правда? – фыркнула Света. – Там, где нам хорошо – там и правда. Где выгоднее – там и правда!
– Это до поры до времени, девочка.
– На мой век хватит!
– А ты-то знаешь, сколько его, твоего веку? Может, он уже заканчивается, твой век? А? И ты хочешь вот так, без правды, и закончить его? И какая тебе выгода может быть здесь, где мы все… равны? Равны пред этим тоннелем, как перед Богом.
– Ни, – встряла тёща. – Ни, нэ равни.
– Пока не равны. Пока беременным на кружку чистой воды больше, – сказала Галя.
– А, это… – Наталья Сергеевна поправила платок. – Так эта привилегия, девушки, быстро закончится… А что, Толик, нельзя тебе так жить, чтоб не побираться по вагонам? А?
– А как? Я из деревни. Из-под Рязани. Мать одна. Хорошо, что добрые люди надоумили сюда приехать. Пристроили… – всхлипнул Толик. – Я матери собираю… откладываю понемногу… хочу поехать матери денег отвезти…
– И что, на всю жизнь… так? По вагонам милостыню просить? Пока молод – ещё ничего. А дальше? – спросила Лида.
– Дальше…
– А будет ли оно, дальше-то? – Наталья Сергеевна вздохнула. – Как в Евангелии сказано: «В чём застану, в том и судить буду». Вот и застал. Всех нас так… Каждого. И меня, и тебя, и его. И этого вот страдальца. – Наталья Сергеевна показала рукой на Антона. Потом тихо сказала:
– А где теперь те люди, что ехали в предпоследнем вагоне? Да и в остальных вагонах…
– Их тоже… застали уже… – ответила Лида.
Наталья Сергеевна опустила руку и погладила Антона по спутанным вихрам. Впрочем, этого никто не заметил.
А если и заметил, что с того?
– Как там в остальных вагонах – не знаю, а этот ваш «страдалец» сам виноват, – сказала Света. – Нечего было колоться. Курил бы себе потихоньку. И кайф, и привыкания нет.
– Есть привыкание. Это ложь, что привыкания нет. А насчёт вины, так мы все сами виноваты. Какую жизнь мы жили, какую успели прожить. Его грех явный, всем виден. А наши грехи скрытно в нас сидят. И, может быть, они не меньше, чем у него.
– Ну это вы загнули!
– Не загнула, а так оно и есть. Не оправдается перед Богом ни один живущий.