Подземный Голландец. Странники и пришельцы (сборник)
Шрифт:
– А теперь уже наше время, – парировал Макс.
– Вот тебе и смерть поэтов, – усмехнулся Павел. – И смерть прозаиков тоже. Кушайте, доктор.
– Что-то нет аппетита, – тихо произнёс доктор.
Больше никто и ничего не сказал.
36
– Поднимайте нас, мальчики! – позвала из тоннеля Света.
Женщин подняли в вагон.
– Давайте еду делить! – не унимался Саша.
– Ладно, давайте. Я думаю, начать надо с того,
Давай, Паша, посчитай.
Паша начал считать вслух, показывая на каждого пальцем.
– Раз, два, три… Шестнадцать. Шестнадцать нас человек, если без той женщины, что лежит, и без этого… которого ломает.
– Женщине бы надо оставить её долю, – предложила Наталья Сергеевна.
– Вот очнётся, тогда и будем оставлять! – отрезала Галя.
– Правильно, Галю, – поддержала дочку мать.
– Может, и так, – согласился Василич. – Вот очнётся, мы ей её долю выделим. Из другого чего-нибудь. И этот… как его…
– Антон.
– Антон… притих вроде. Может, заснул. Не будем его трогать. Так… Шестнадцать нас… А супа у меня две банки, по ноль-семь. Почти по сто грамм на брата и получается. Примерно, по две трети этой кружечки. И батон нарежем, по куску. Так, ну начнём. Сначала женщины. Мыть посуду нам негде, да и нечем. Так что… по очереди.
Василич разливал суп аккуратно, стараясь ложечкой регулировать количество гущи, попадающей в каждую чашку.
Когда женщины закончили есть, Дмитрий Ильич попросил:
– А этому… однокласснику моему… давайте в последнюю очередь, а?
Никто не возражал. Бомж, бывший Юра Горшков, и сам не подошёл к раздаче. Он спал, наконец-то сладко спал, в темноте и в тепле.
Много ли человеку надо…
Его порцию отдали Гале. И против этого тоже никто не возражал: всё-таки у неё срок беременности был наибольшим. Не возразили мужчины и против того, чтобы женщины выпили, по глотку, маленькую бутылочку сока. Ту, что приготовила себе Наталья Сергеевна.
– Пейте, – сказал Николай Васильевич, – всё равно нам тара нужна, куда воду переливать.
– Какую воду?
– А ту, что там, в тоннеле, по стенке капает.
Сок выпили. Каждый, вероятно, подумал при этом об одном и том же: «А что мы будем делать, когда закончатся все имеющиеся у нас скудные запасы? А?»
– Позвони, что ли… – попросил Павел младшего азербайджанца. – Позвони ноль-два, или ноль-три.
И снова в наступившей тишине прозвучали всё те же слова: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
– Осталось только молиться, – сказала Наталья Сергеевна.
– Кажется, Господь Бог нам уже ответил! «Аппарат абонента выключен» – и всё тут! – Макс со Светой продвигались на своё старое место, в слегка помятый угол вагона.
– Не
– Давайте отдохнём. Сэкономим освещение. Свет выключим да приляжем на лавки. У кого как получится. Подумаем, подремлем, – предложил Николай Васильевич.
– Может быть, кто-нибудь придумает… что-нибудь дельное, – поддержал его доктор. – Ладно, пойду я лягу напротив бомжа. У меня всё равно… что-то нос заложило.
– Ваша жертва, доктор, будет высоко оценена, – почти улыбнулся Павел.
– Разве что на небесах, – добавил Дмитрий Ильич. – Спокойной ночи, доктор.
– Спокойной ночи.
В вагоне стало совсем тихо. Тихо и темно. И, когда все затихли, нельзя было не заметить, что в вагоне очень душно. Значительно более душно, чем было раньше.
– Душно, – шепнула мужу Галя. Но все её услышали. – Душно, Серёга.
– Терпи, – отозвался муж.
– Что это – воздуха меньше становится?
– Терпи.
– Не надо, ребята, – попросила Наталья Сергеевна. – Не надо о воздухе, ладно?
– Боже мой… вообще как в могиле, – громко сказал Макс.
– Типун тебе на язык!
– Затихни, Макс! Дай подумать… может, в последний раз.
– Помолитесь, ребята, – посоветовала Наталья Сергеевна. – Кто как может, помолитесь.
– Вы за нас помолитесь, раз вы верующая, – неожиданно попросил Дмитрий Ильич.
– Да, точно, – поддержал адвоката Василич.
– Конечно, я помолюсь. Только, когда все, это лучше… Может, Бог над нами смилуется… А я сейчас «Отче наш» вслух прочту. Не возражаете?
Наталье Сергеевне никто не ответил. Голос её чуть-чуть дрожал:
– Отче наш, иже еси на небесех…
Наталья Сергеевна закончила читать молитву, и в вагоне воцарилась тревожная, густая, душная тишина.
37
Не совсем лирическое отступление № 6
А вдруг и правда всё? Всё?
Всё!
Но ведь есть ещё время! Есть ещё несколько часов… а может, несколько минут… Есть они, есть! Возможно, у тех, кто ехал в соседнем вагоне, не было и этих часов или этих минут.
А у вас – есть. То есть у нас – есть. Есть!
Может быть, это не случайно?
Может быть, сам Бог, по милости своей, даёт нам последний шанс? Шанс что-то понять и что-то изменить в своей жизни, так неожиданно подошедшей к концу.
Потому что конец – это всегда неожиданно для человека. Почти всегда. Человеку уже под восемьдесят, но смерть – она неожиданна и для него, поверьте. И уходить в восемьдесят так же больно, как и в восемнадцать. Почти всем. Поверьте…