Подземный рейд
Шрифт:
Парадокс: бывший старшина первой статьи, без пяти минут морской офицер, не любил воду. Тактильный контакт любой части Олежкиного тела с жидкостью вызывал у него, мягко говоря, отторжение. Нет, Шаржуков не был грязнулей, но и назвать его чистюлей язык не повернулся бы у самого близкого друга. Он старался использовать такие альтернативные методы гигиены, как гигиенические салфетки и самый забористый одеколон…
После водных процедур праздник развивался по неизменно отработанной схеме, как по колее, накатанной годами, пока пол под ногами не начинал ходить ходуном, словно палуба в шестибалльный шторм. Тут только держись: одной рукой за стол, другой за рюмку, наполненную с горочкой…
Помимо патологического неприятия водных процедур, у Олега была еще одна тайная слабость – боязнь глубины. У медиков имеется научное название
Военную карьеру закончил в Маньчжурии, среди бескрайних степей и редких сопок, где их застала весть о капитуляции Японии. Увешанный орденами, прадед Олега уволился в запас, так же, как и десятки тысяч его товарищей-офицеров, не оставив после себя следа ни в памяти послевоенной страны, ни особых отметин в генеалогическом древе Шаржуковых. В памяти рода осталось одно: несколько военных фотографий, выцветших после плохо промытого фиксажа, ордена в прямоугольной жестяной коробке из-под ленд-лизовского американского печенья, письма с фронта да самурайский меч, привезенный в качестве трофея. Желтые треугольники полевой почты были аккуратно сложены в две плотные стопочки и бережно перевязаны красной атласной лентой. Их давно никто не вынимал и не читал. Адресаты и отправитель давно уже умерли. А потомки не хотели ломать ветхую и хрупкую бумагу, вытертую на сгибах. Память и вечность в одном куске ломкой желтой бумаги…
Выбор Олега стать военным, а особенно моряком, удивил всех, кроме него и немногочисленной родни. Папа – потомственный геолог. Мама – учительница начальных классов в третьем поколении. Из всей родни к нему затесался лишь один военный – прадед.
Олег постоянно работал над собой, закаляя тело и укрепляя дух. От внутренних страхов надо избавляться, давить в самом зародыше. Поэтому еще на первом курсе военного училища, сразу же после присяги, он записался на дополнительные факультативные занятия. Любой гардемарин мог в свободное от занятий и самоподготовки время заниматься в военно-научных обществах, работающих при кафедрах. Дополнительную учебную дисциплину можно было выбрать на собственное усмотрение. К чему душа лежит. Но Олег был далек от науки, поэтому выбрал водолазную подготовку, которую их факультет должен был изучать лишь на предпоследнем, четвертом курсе. Шаржуков первым из своего потока получил квалификацию «мастер-водолаз». На правой стороне форменной тужурки ярко засверкал нагрудный знак военного водолаза. Предмет его тайной гордости представлял собой выпуклого золотого конька на фоне двух скрещенных серебряных якорей в обрамлении цепочки из красной меди. Цепочка была не декором к знаку, а указывала на особый статус водолаза. Обладание таким знаком говорило о том, что его владелец может действовать по приказу командования как водолаз-разведчик, в отрыве от основных сил. Не каждый офицер мог похвастаться тем, что имеет такую высокую квалификацию.
С детства Олег боялся глубины до появления мелкой дрожи в коленях и сосущего холодка в районе солнечного сплетения. Поэтому он и записался на факультатив по водолазной подготовке. Гардемарин Шаржуков посчитал, что шаг за шагом, метр за метром, и страх отступит, и дрожь пройдет. Главное, чтобы количество погружений равнялось количеству всплытий. Идеальное сочетание оптимизма и наивности – качества, присущие юности. Заработав классность по водолазному делу, Олег с грустью понял, что страх перед глубиной он так и не смог победить. Успокаивало другое – он научился контролировать это пакостное ощущение. Еще один рубеж взят.
Нагрудный знак ему вручил на плацу во время общего построения военного училища сам контр-адмирал Александр Васильевич Зобков. За спиной – ровные коробки батальонов, построенные поротно и повзводно. Начальник училища в черном мундире, обшитом золотыми
Если бы им кто-то в тот момент сказал, что корабельный старшина первой статьи, гардемарин Олег Шаржуков, краса и гордость курса, станет лифтером, они бы даже не улыбнулись глупой и неуклюжей шутке. Покривились бы, и только. На флоте ценят хороший юмор…
Уже осень на дворе, а Шаржуков еще ни разу не показывался в «Хоттабыче», в аккурат с последнего празднования дня ВМФ. Накладочка вышла. Можно даже сказать, досадное недоразумение, но хозяин ресторана смотрел по-другому на инцидент, в эпицентре которого оказался экс-гардемарин. Что ж, все люди разные, и точки зрения на одни и те же события у них могут сильно отличаться одна от другой. А все из-за поганца Плевка. Точнее сказать, из-за Саньки Шаломая. Плевком его называли исключительно за глаза. Шаломай был мужиком сквалыжным и вредным. Характер имел омерзительный, но одновременно всегда был готов прийти на помощь и выручку сослуживцам, без оглядки на «неожиданно возникшие обстоятельства». Все остальное время он занимался тем, что гадил ближним в меру своих сил и фантазий, не делая исключения между посторонними людьми и старыми знакомыми. Мирное сосуществование с окружающими никогда не было для Плевка жизненным кредо. Да и вряд ли когда-нибудь станет.
Вот и в то последнее воскресенье июля Санек остался верен себе. Не стоит поступаться принципами, даже если они идут вразрез с мнением других. «Плевать!» – было любимым словом Шаломая, а также его девизом на сегодняшний день, впрочем, как и в остальные 365 дней в году.
…В тот день в бесконечной череде тостов и здравиц в честь отличного коммунальщика и просто славного парня Олега Шаржукова наметился перерыв. Бесконечность длилась минут двадцать, пока приятели и сослуживцы ударными темпами достигли определенной степени опьянения: уже не трезвые, но и до выхода на крыльцо – подышать свежим воздухом – еще далеко. Большая шумная компания перестала быть единым целым, на глазах распадаясь на отдельные локальные очаги болтовни в два-три человека. Много говорили, мало слушали. Самый лучший собеседник человека – он сам. Не перебивает, молча со всем соглашается. Мечта!
Стол был заставлен разнокалиберными бутылками, пузатыми стаканами и рюмками с осиными талиями. Тарелки с холодными закусками уже показали дно, а горячее еще не принесли, и, чтобы скоротать паузу, гости закурили. Ресторан начали затягивать сизые клубы табачного дыма. Под пепельницы использовали чистые фужеры. Еще не все успели прийти на праздник. Не беда, вот когда придут, тогда высыпят окурки, ополоснут сосуды минералкой и нальют. Опоздавших никто не ждет: ни семеро, ни тем более когда на троих. За разоренным столом матерые каэсэсовцы чувствовали себя уютно и комфортно, как хищные рыбы в мутной воде. Благодать. Вокруг только друзья и приятели. Можно на время забыть о богомерзких тварях, которых приходится изводить день и ночь без выходных и проходных, как придется: есть вызов – вперед, нет тревожного сигнала – отдыхаем. Каэсэсовцы умели работать и умели отдыхать на полную катушку. Трудно сказать, что у них получалось лучше…
Недалеко от торца стола у стены громоздился великолепный стеклянно-хромированный ящик, подсвеченный изнутри разноцветными, игриво мигающими лампочками. Это был проигрыватель виниловых пластинок для ценителей ретростиля двадцатого века. Великолепная по своей красоте вещь. Современные технологии позволили наслаждаться песнями и музыкой давно ушедшей в прошлое эпохи. Старинную отреставрированную коробку напичкали электроникой и современным оборудованием, заменив виниловые пластинки CD-дисками. Настоящий шедевр мог украсить любой роскошный интерьер, не то что «Хоттабыча», рассчитанного на своих и на любопытных посетителей, стремящихся окунуться в атмосферу настоящих героев Службы и хоть одним глазком взглянуть на ее тружеников, о которых ходят всевозможные легенды и небылицы. Каэсэсовцы сами иногда не могли отличить, где кончается правда и начинаются побасенки, выдуманные их же коллегами.