Поджигатели (Книга 2)
Шрифт:
– Мой фюрер, - проговорил Риббентроп, - они еще никого не расстреляли...
Гитлер замахал руками, не желая слушать.
– Это меня не касается, не касается!.. Вы слышите, Гиммлер: десять за одного! Идите, Риббентроп, я и так вас задержал. Если в министерстве есть новости из Праги, сейчас же, сейчас же...
– и он, не договорив, склонился к собаке.
– Слушайте, Госсбах, скажите, чтобы Вотану переменили ошейник, этот давит ему шею. Геринг, мне говорили, что у вас новые собаки.
– Борзые, мой фюрер.
– Я знаю, ваша жена любит борзых. Никудышные собаки, бесполезные.
–
– Охота! У вас есть время заниматься охотой?
– насмешливо проговорил Гитлер.
– Ах, жаль, ушел Риббентроп. Мы бы спросили его, кого из англичан нам следует теперь пригласить поохотиться в Роминтен.
– Вы все коситесь на мои охоты, а я вот могу вам доложить, что в результате трех дней, потраченных на охоту с генералом Вийеменом, - правда, он больше охотился на вина и на мой кошелек, чем на оленей, - и в результате того, что я показал ему все лучшее, чем располагают наши воздушные силы, он позавчера уже сделал Даладье вполне устраивающее нас заявление... вполне!..
Гитлер сердито уставился на замолкшего Геринга.
– Что вы интригуете нас?
– Он сказал, что не видит никакой возможности драться в воздухе иначе, как только призвав всех летчиков резерва... чтобы бросить их на уничтожение нашим истребителям. Своих летчиков действительной службы он считает нужным сохранить до тех пор, пока у Франции будут хорошие самолеты.
– Разумная точка зрения, - разочарованно сказал Гитлер.
– Но на Даладье она подействовала, как холодный душ. Он поверил тому, что Франция в воздухе небоеспособна. Боннэ получил еще один хороший довод в пользу соглашения с нами.
Гитлер хрипло рассмеялся:
– Что ж, это не так глупо: предоставить нам истребить всех летчиков резерва. И французы воображают, что у них будут потом самолеты для летчиков действительной службы?
– Им хочется так думать.
– Пусть воображают... Пусть воображают... Пусть вообра...
– бормоча себе под нос, Гитлер снова занялся овчаркой. Потом воровато покосился на дверь: - Риббентроп ушел?
– И сам себе ответил: - Ушел... Ему это совсем незачем знать... Слушайте, Гиммлер...
Тут Гитлер поднял голову и, проверяя, кто остался в комнате, обвел взглядом лица присутствующих.
– Было бы жаль, если бы погиб Эйзенлор. Я приказал Александру организовать покушение на нашего посла в Праге.
– Он хихикнул, сморщив нос и лукаво прищурившись.
– Пусть-ка чехи попробуют тогда сказать, что готовы воскресить моего посла... Чемберлен думает, что он умнее всех.
– Мне было бы приятно, мой фюрер, - прохрипел Геринг, - если бы такого рода приказы вы отдавали через меня. Я должен быть в курсе дела.
Впервые оживился и Гаусс:
– Поскольку результатом такого мероприятия должна была бы явиться военная акция...
Гитлер судорожно вытянул в его сторону руку:
– Вот!.. Он меня понимает.
– ...постольку подобные приказы должно знать наше командование, - сухо чеканил Гаусс.
– К тому же позволю себе заметить, что смерть дипломата не может произвести на армию должного впечатления.
Гитлер с нескрываемым интересом посмотрел на Гаусса и с расстановкой повторил:
– Смотрите!
– Ваш приказ - величайший импульс, которого мы можем желать, - произнес Гаусс.
– Справедливо, справедливо!
– воскликнул польщенный Гитлер.
– Но то, что вы придумали...
– Я еще ничего...
– начал было Гаусс, но Гитлер перебил:
– Не скромничайте, я вас отлично понял. Кто вам больше нужен: Пруст или Шверер?
– Они работают вместе.
– Но кого вы предпочли бы лишиться?
– В каком смысле?..
– Ваша мысль мне понравилась...
– повторил Гитлер.
– Покушение на генерала должно иметь большее влияние на армию, чем убийство дипломата.
– Мой фюрер!
– Было бы смешно пытаться разжечь пожар щепками. Если бросать в костер, то уж полено. Которое из них вам менее жалко?
Гаусс стоял в замешательстве.
– Как вам будет угодно.
– Не виляйте, Гаусс!
– Гитлер сердито топнул ногой.
– Кого из них можно бросить на это дело?
– Шверер лишен практического опыта, мой фюрер.
– Значит, Шверер?
– Но он отлично знает Россию.
– Тогда Пруст?..
– Носок сапога Гитлера нетерпеливо постукивал по полу.
– Шверер или Пруст?.. Послушайте, Гаусс! Не гадать же нам на спичках! Пусть скажет Геринг.
– Оба старые гуси, - сердито пробормотал Геринг.
– Но уж если выбирать, я предпочитаю Пруста.
– Слышите, Гиммлер?
– крикнул Гитлер в дальний угол, где, утонув в глубоком кресле, сидел не проронивший за весь вечер ни слова начальник тайной полиции.
– Организуйте покушение на Пруста!
Геринг рассмеялся:
– Вот это было бы здорово! Я имел в виду, что именно его лучше оставить для дела. Если уж убирать, то Шверера.
– И он расхохотался еще веселей.
Ни у кого из собравшихся тут не шевельнулась мысль о тем, чтобы применить к Чехословакии вариант открытого вторжения. Урок Испании был еще слишком свеж. Народные массы Испанской демократической республики сумели оказать активное и длительное сопротивление франкистским мятежникам. Учебный полигон воинствующего фашизма, который гитлеровцы рассчитывали превратить в плац для парадного марша своих банд, оказался театром затяжной и жестокой войны. Правда, благодаря помощи британского и французского правительств положение республики стало критическим, но Гитлер боялся еще раз увязнуть в такой же истории, особенно так близко к границам Советского Союза. При той накаленности, которой достигла политическая атмосфера в Европе, при той настороженности масс, которая обнаруживалась во многих странах, фашизму пришлось сочетать запугивание слабонервных чешских политиков танками и авиабомбами с организацией взрыва изнутри. Гитлер мог рассчитывать на победу лишь в том случае, если чехословаки сложат оружие по приказу предателей из рядов правительства, из церковников, из промышленной и аграрной верхушки. В том, что он предпринимал с этой целью, нельзя было различить, где кончается подкуп и начинается шантаж; какая разница между увещеванием и угрозой; уже невозможно было провести границу между пропагандой и провокацией.