Поединок крысы с мечтой
Шрифт:
По прочтении книги становится очевидно: жизнь в ипостаси жандарма и смерть от руки бронзового истукана – не самый жуткий удел, ожидающий поэта. Ведь пока еще, на счастье, никто не придумал, будто Александр Пушкин, например, сочинял бульварные романчики под псевдонимом «Александр Бушкин». Или, того хуже, – «Александр Бушков».
2006
Заратустра must die!
В серии «Звездный лабиринт» московского издательства «АСТ» вышел новый шестисотстраничный роман Александра Зорича «Время – московское». Выход книги – большая радость для поклонников этого популярного фантаста. Прежде всего потому, что перед нами никакой, конечно, не отдельный роман, но третья, заключительная
Прежде чем поведать о романе-трилогии, скажем несколько слов о самом авторе. Для продвинутых любителей фантастики давно не секрет, что под псевдонимом «А. Зорич» пишут два харьковчанина 1973 года рождения: Яна Боцман и Дмитрий Гордевский. Причина выбора псевдонима скрыта во мраке. Можно лишь предположить, что соавторов привлекла фигура обаятельного злодея из «бондианы» по фамилии Zorin (роль Кристофера Уокена), чью русскую фамилию тут слегка модифицировали по украинскому образцу. К тому же обладательнице фамилии Боцман грешно было бы не писать морских рассказов, однако водная стихия соавторам явно чужда.
И Яна, и Дмитрий имеют по два высших образования (математическое и философское), оба защитили кандидатскую по философии и ныне являются доцентами философского факультета Харьковского университета. Большинство их произведений написаны в квазиисторическом жанре – то есть действие происходит в альтернативном прошлом, а реальность разбавлена элементами fantasy. Однако триптих, про который сегодня пойдет речь, вовсе не о прошлом, но о далеком будущем. И никакой магией там и не пахнет...
Итак, XXVII век. Один из главных героев эпопеи – юный курсант Военно-космической академии Саша Пушкин. Впрочем, это не инкарнация великого поэта (по Бушково-Лазарчуково-Успенскому образцу) и даже не его далекий потомок. Всего лишь тезка и однофамилец: в будущем это довольно распространенная фамилия.
Еще не окончив учения, Пушкин вступает в бой с армадой инопланетных «джипсов» – негуманоидов, которые угрожают альянсу Великорасы (то бишь человечества на христианской основе) и Конкордии (тоже человечества, но увлекшегося клонированием и исповедующего зороастризм). «Джипсов» удается отогнать, однако вскоре начинается затяжная (идет до последнего тома) война уже с самой Конкордией, вероломно напавшей на исключительно мирную земную империю и ее инопланетные колонии.
Внимание авторов более-менее равномерно распределено между тремя героями: самим Пушкиным (любовь, война, плен, освобождение, опять война, опять любовь), сорокалетним конструктором звездолетов системы «Дюрандаль» Роландом Эстерсоном (работа, тоска, бегство, робинзонада, любовь, опять робинзонада, война, награда) и юным ксеноархеологом Татьяной Ланиной (детство, учеба, работа, война, любовь, опять работа и снова любовь). Понятно, что романтические отношения завязываются между Пушкиным и Татьяной, но чтобы не оставить без поощрения Роланда (его технический талант помог Великорасе!), авторы еще в первой части знакомят его с сестрой Пушкина, Полиной. В финале герои собираются за общим столом, празднуя окончание войны и победу над зороастрийцами...
Четыре высших образования писателя Зорича не очень ощущаются при чтении трилогии: чтобы сбить получившийся коктейль из пламенного милитаризма, аффектированного патриотизма, унылого наукообразия (в духе 60-х) и еще более унылой мелодраматичности (в духе телесериала «Все мужики сво...»), хватило бы и средней школы.
Лучше всего соавторам удались, конечно, описания сражений (гром пушек! топот! ржанье! стон! – фильм Джорджа Лукаса просмотрен не без пользы). С метафорами у авторов дело обстоит хуже, чем с боеприпасами у их героев. Нагрудный знак у персонажа, к примеру, «орал во всю глотку», «глаза – переливчатые, сиящие, васильковые, – кричат», «мозг озарился вспышкой бешенства». И т. д.
Впрочем, это еще цветочки. Вот когда пойдет «объясняловка» спецэффектов, читать станет по-настоящему тяжко. «Чувствительность у этой модели грандиозная! – восклицает один из персонажей. – Если вы уберете из него фильтр высокого шума и будете мерить мерцание защитного поля, вам удастся зарегистрировать волну возмущений вакуума, возникающих при выходе корабля из Х-матрицы!»
Да уж, не Пушкин. А вот вам, пожалуйста, и Пушкин – взволнованно растолковывает нехристям главную причину нашего исторического первенства над супостатом. В отличие от ученых, Саша обходится без всяких там «констелляций эсмеральдитовых масконов, излучающих хрононы», а импровизирует по-простому, практически не заглядывая в бумажку: «Когда все вокруг верили в Рынок, мы верили в Бога. Когда все верили в Закон, мы верили в Любовь. Когда все верили в Порядок, мы верили в Чистоту и Благодать». Понятно, что адептам Зороастра (у них и бог уродский, и порядок казарменный, и любви никакой нет) остается бессильно поднять лапки и сдаться.
Далекое будущее у Зорича похоже на настоящее. За шесть столетий люди научились летать в далекий космос, но все остальное у землян осталось прежним: джинсы и слайды, пистолеты и писсуары, кино и вино, словечки «прокидон» и «шкандыбать», шуточки со словом «песец» и песня: «Огней так много золотых на улицах Саратова».
Понятно, что если бы соавторы всерьез попытались вообразить, как и о чем могли бы говорить наши потомки через шестьсот лет и какими проблемами были бы озабочены (кроме доказывания нашего приоритета в области балета), пришлось бы отставить за бортом трехкопеечную геополитику и потрудиться на текстом всерьез. Но зачем? Кому это надо? Гораздо проще списать собственную леность мысли на некую «ретроспективную эволюцию». Это-де она, поганка, а не вовсе писатель Зорич, виновата в том, что люди XXVII века перелицовывают старые анекдоты про Брежнева и смотрят в театре мюзикл «С легким паром!».
Становится понятно, отчего в финале высший офицер ГАБ (аналог КГБ) Индрик, жертвуя собой, не дает планете Дунай упасть на планету Глагол: оказывается, катастрофа может прекратить «ретроспективную эволюцию», и мировой прогресс пойдет без остановок...
Кошмар! А ну как соавторам придется писать продолжение трилогии? Как же они тогда смогут объяснить выражения «не по-детски» и «подрубить деньжат» в устах далеких-далеких-далеких потомков?
2006
Паштет из сэра Забияки
В истории литературы был случай, когда мелкого киевского жулика занесло в один список с титанами мировой словесности. Произошло это в популярном романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок», когда Великий Комбинатор, желая высмеять самое неудачливое дитя лейтенанта Шмидта, невольно его возвысил. В очевидном перечне «Балаганов, Козлевич и Паниковский» последний выглядел бы пожилым пройдохой, не более того. А вот в ряду «Гомер, Мильтон и Паниковский» даже скромный Михаил Самуэлевич сразу превращался в нечто куда более солидное. Значительное. Респектабельное. Старикашку-гуселюба выгодно подсвечивал контекст – чудесный феномен, способный уравнять в правах все минимально подобное: хоть резиновый шарик «уйди-уйди» с творением братьев Монгольфье.
Мысль о живучести метода «Гомер—Мильтон—Паниковский» (ГМП) невольно приходит в голову, когда перелистываешь страницы первых четырех книг пятнадцатитомной «Антологии мировой фантастики», выпускаемой «Авантой+» и опекаемой ведущим редактором Дмитрием Володихиным. До сих пор автору этих строк казалось, будто антологичность – да еще с эпитетом «мировой» во главе угла – предполагает тщательный выбор текстов, проверенных временем и оцененных миллионами читателей. То есть должны быть явлены лучшие из лучших, Выставка Достижений Фантастического Хозяйства. Однако на деле под обложками детищ «Аванты»...